Спортсмены - Дмитрий Анатольевич Жуков
Я тоже искал истоки ее успехов. Не так это просто, как кажется на первый взгляд! Даже брату. Но когда я вновь и вновь задумываюсь над вопросом «В чем секрет ее успехов?», невольно вспоминаю наш каток. И смысл опять не в том, что окна нашей комнаты выходили чуть ли не на лед. И не в том, что, много тренируясь с детства, Инга сумела поэтому стать классной спортсменкой. Нет. Хотя кататься действительно она начала очень рано (на массовом катке, наверное, лет с десяти).
С годами она крепла физически, лицо румянело (а ведь в детстве у нее обнаружили туберкулез).
Все это являлось прелюдией к мировой известности, но, если быть педантичным, причина все-таки не в том, что она рано приобщилась к конькам, волею судьбы оказавшись в благоприятных условиях конькобежного двора (ведь сколько там ребят жило, а из многих так и не получилось классных спортсменов), а в том — и это самое главное, — что, накатав за многие годы большое количество километров, не напрягаясь, испытывая при этом радость от движения, она на 80 процентов подготовила из себя конькобежку, не подозревая об этом и храня в неприкосновенности свои нервные ресурсы. Ведь она каталась не по принуждению!
И вот эта непосредственность в тренировках, без заботы о каких-то спортивных результатах, которые она должна обязательно показать, породила в ней и другое качество — умение не думать о предстоящих соревнованиях, воспринимать изматывающую, настоящую тренировку как ту радость, что у нее воспиталась от общения с родным катком. И характер у нее по этой же причине был такой — не принимать все близко к сердцу… Причем искусственной эту ее черту нельзя назвать.
Ингу не жди с катка, прежде чем не смолкнет там музыка и диктор Водя (так прозвали радиста Бориса) не произнесет в 22.45:
— Внимание, время катания окончено, просьба освободить территорию катка, повторяю…
Специально посмотришь в окно, а она все катается, увертываясь от милиционеров-преследователей. Минут через двадцать слышишь — стучится (не в дверь квартиры) в стенку, которая выходила на лестничную клетку. Врывается веселая, взбудораженная, морозная. Чтобы умерить ворчание бабушки, обнимет ее, а та сразу растает. Инга чуток перехватит чего-нибудь и спать — не шелохнется до самого утра, хоть из пушки пали. Или придет, расскажет, как один парень «пристроился» за ней на катке и все катается, катается, а отставать ему неудобно от девчонки, хотя и рослой. А у нее шаги размашистые, мощные (Инга каталась в байковом черном костюме, на «гагах», давнишних, уже поржавевших; шаровары заправлены были в светлые шерстяные носки). И вот круг за кругом, а парень не отстает, тянется.
— Я уже круг десятый пошла, обернулась, а он, бедный, весь запарился, а на одиннадцатом гляжу — зашатался и к сугробу. — И рассказывает этот случай без издевки. Конечно, сначала хотелось проучить парня, чтоб знал, с кем тягается, а потом жалко его стало.
О надвигающейся мировой известности Инги никто из родных не подозревал. Когда ей было лет 12, в семье полушутя-полусерьезно обсуждался вопрос об Ингиных занятиях спортом (это после того, как ей предложили заниматься в гребной секции). Вот мать и говорит:
— Надо выбрать что-нибудь полегче, например лыжи. — Ничего себе полегче, да? А бабушка тут же:
— Ну, к черту лыжи, запутаются еще ноги в этих палках.
Так выдвигались кандидатуры многих видов спорта. Инга колебалась, не подозревая, конечно, что ее будущее — коньки. Но пошла она в греблю и добилась там, как известно, тоже немалых успехов (стала чемпионкой СССР среди девушек; в 17 лет выполнила норму мастера спорта, была в восьмерке загребной; ее предполагали включить в сборную команду Советского Союза для поездки на чемпионат Европы среди взрослых).
После нескольких лет занятий греблей Инга стала еще сильнее и очаровательней. Летнее солнце, свежий речной воздух на водном стадионе «Динамо» оказали благотворное влияние на нее. Инга, бывало, приедет со сборов — прямо вся шоколадная от загара (загорала она быстро), и лишь одно в ней было неизменно — голубенькие глазенки; вся спокойная-спокойная, ничем не расстроишь. И добродушная, безмятежная, даже беспечная и чуточку равнодушная ко всему на свете.
Но чувствовалось, что большой любви к гребле у Инги нет. Любовь эта уже была воспитана — к катку, и, конечно же, в конце концов взяла свое.
Старый московский дом на Петровке (он был построен в 1836 году), который иначе называли обиденским — по имени его бывшего владельца, помнит многое, в том числе и первые шаги, сделанные Ингой… Она родилась 29 августа 1936 года. Природа подарила ей отцовский большой рост, его спокойную натуру. А от матери она унаследовала сильный характер.
Матери пришлось нелегко, особенно после того, как бросил семью отец и мать стала рассчитывать только на себя: ведь к еде в послевоенные годы дети проявляли повышенный интерес — еды не хватало. Уходила мать на работу рано утром, когда все еще спали, а приходила, когда бабушка, Евдокия Федотовна, уложит внуков спать. А весь «прожиточный минимум» семьи складывался из зарплаты матери и бабушки, работавшей санитаркой в диспансере.
Это и есть та самая «знаменитая» бабушка, которая всем без исключения Ингиным приятелям нравилась до глубины души своим своеобразным, прямым и справедливым характером, непосредственностью и золотым сердцем. Инга для нее была самой любимой из всех на свете.
Бабушка вообще симпатизировала людям высокого роста, таким, к примеру, как ее муж — он погиб в гражданскую войну, и людям с хорошим, незлобивым нравом, какой был у Инги. А сама бабушка была маленькая-маленькая, сухонькая такая, прямо «капельная», и любила все выспрашивать, когда кто-нибудь из наших знакомых оказывался у нее в
