Лиля Энден - Изменники Родины

Вокруг двухэтажного здания Крайсландвирта на пустырях развернулось в самой середине города обширное подсобное хозяйство, на котором работало более сотни рабочих. На эту работу шли охотно, так как помимо хлебного пайка и денежной оплаты — за последней никто не гонялся — можно было принести домой пару огурцов, пучок морковки, кочан капусты, а это было дороже денег.

На этих огородах, рядом с общеизвестными овощами, росли ранее совершенно неведомые в Липне: шпинат, салат, кольраби, мохнатая декоративная капуста, и хозяйки, проходя мимо немецких огородов, не раз удивлялись, чего это немцы всякую траву на грядках сажают, как будто мало растет кругом лебеды и крапивы!..

Немного отступя от центральной улицы города расположились поля, засеянные ячменем, гречихой, льном, и даже горчицей и кок-сагызом. Какие семена привезли немцы, те и пошли в липнинскую почву.

Душой всех этих огородных дел был Анатолий Петрович Старов. Уехав с немцами в январе, он провел около двух месяцев в Днепровске и весной был возвращен в Липню. Он уже почти не хромал.

Он проводил на огородах целые дни, с увлечением устраивал всевозможные опыты с немецкими и русскими семенами, руководил рабочими и очень сердился, когда последние по липнинским законам вежливости величали его «Петровичем».

Около прошлогодних окопов росла рожь: во время фронта немецкие солдаты спали в этих окопах на необмолоченных снопах, и теперь хозяева тех дворов, где выросла эта рожь-самосейка, тщательно за ней ухаживали в надежде собрать хоть немного зерен.

Вновь в городе и в некоторых деревнях работали мельницы, но мололи они, в чаянии грядущего урожая, самые необычные вещи: сушеную картофельную шелуху, козелец — цвет щавеля —, клеверные «башки», лебеду, колоду — гнилое дерево… Из всей этой смеси жители Липнинского района приладились печь хлеб цвета мокрой сажи и соответствующего вкуса.

Партизаны то исчезали, то вновь появлялись. В народе шли разговоры об отрядах «Бати», «Дедушки», «Ивана Иваныча», о десантных войсках генерала Чернова, но вместе с тем в окрестностях Липни стало сравнительно тихо; причиной этому была, по всей видимости, невозможность добывать пропитание…

Лесная советская власть откочевала в более хлебные и менее выбитые места, предоставляя тошнотики, хлеб из козельца и колоды на долю гражданского населения.

С начала войны прошел год. Много за этот пережили люди: и страх, и горе, и разлуку с близкими, и смерть любимых, и потерю имущества, и голод, и холод, и плен, и многое еще более страшное, и ко всему умудрилось привыкнуть и приладиться существо, именуемое человеком.

Жили в окопах, в подвалах, разбитых хатах, мерзли, ели тошнотики и крапиву, солили суперфосфатом, и все равно — жили, упорно и цепко, и не только жили, но и веселились, шутили и любили, даже больше, чем до войны.

Казалось, что в это тяжелое время любовь должна была бы подождать, отступить на задний план, сосредоточиться на воспоминаниях о далеких любимых, но это только так казалось — любовь не хотела ждать!

На практике под гром войны любилось особенно легко. В промежутках между налетами «русского Ивана» и перепалкой карательного отряда с группой партизан, по городам и деревням справлялись многочисленные свадьбы: тихие — в голодных и выгоревших местах и шумные, с гульбой и самогонкой — там, где война пощадила хлебные запасы.

Люди жили по принципу: хоть час, да мой! У большинства женихов и невест были где-то далеко «родные» мужья и жены, а здесь, куда их привела извилистая дорога войны — «неродные», военного времени…

На прошлогодних пожарищах, поднимая выше обгорелых печных труб яркие кисти сиренево-розовых цветов, возвышаясь над лопухами, крапивой и конским щавелем, буйно цвел король всего бурьяна — иван-чай!

И так же пышно цвела со смертью рядом не требовательная, не ревнивая, не спрашивающая национальности, имени и звания, полузаконная любовь военных дней.

Из всех многочисленных свадеб в Липне особенно всем запомнились две.

Первая из них была в жаркий летний день.

В Городское Управление явилась чрезвычайно торжественная пара.

Это были: Василий Данилович Лисенков, в новом с иголочки костюме из перекрашенного в темно-синий цвет офицерского сукна, со сверкающим в петличке немецким орденом на зеленой ленточке, который был ему недавно пожалован за активную помощь в борьбе с партизанами, и — Фруза Катковская, в пышном ярко-розовом платье из парашютного шелка, также перекрашенного. На груди ее красовалась позолоченная брошка диаметром около вершка, со множеством красных и зеленых стеклышек, изображающих рубины и изумруды.

— Здравствуйте, кого не видал! — громко возгласил входя начальник полиции и, когда глаза всех присутствующих обратились к нему, развязно продолжал:

— Просим, значит, нас с Фрузой Константиновной проздравить с производством, так сказать, законного брака!.. И документики просим обтяпать!

— И всех к нам в гости просим, на свадьбу! — добавила с любезной улыбкой Фруза.

— Ну, самый главный черт сотню немецких сапогов с подковками стоптал, пока эту пару подобрал!

Это сказала Маруся, как всегда оказавшаяся там, где происходило что-либо интересное; сказано это было шепотом, но этот шепот несомненно долетел до чутких ушей новобрачных.

Бургомистр молча выписал брачное свидетельство, не вспоминая ни «родного» мужа невесты невесты Петра Кузьмича Катковского, который когда-то работал под его начальством, а в настоящее время находился в красной армии, ни «родную» жену жениха, которая осталась в деревне Завьялово в трех километрах от Липни; если бы он об этом заикнулся, ему тоже могли бы припомнить Валентину… Да и не стоило из-за формальностей связываться с таким человеком как Лисенков.

От любезного приглашения на свадьбу он хотел отказаться под предлогом занятости, но не тут-то было!

— Обидите нас, Сергеич, если не придете! — разливалась с медовой улыбкой Фруза. — У нас сам комендань будет, и переводчик, и хауптман из жандармерии, и все зондерфюреры, а вы вдруг не придете!.. Очень нам будет обидно!

— Некогда мне, Константиновна!

— Да как вам не совестно так говорить — некогда! И слушать не хочу!.. Непременно приходите!..

— А вы, Михайловна! — обратился Лисенков к Лене. — Как вы у нас в церкви видное лицо, попросим вас с попом поговорить насчет, значит, венчанья…

— Что же вы на недельку раньше не собрались? Теперь Успенский пост — венчать не положено…

Жених и невеста были несколько озадачены.

— Не полагается венчать, коли Успенский пост?… А я и не знал, какой еще там Успенский пост бывает… Петровки — это я слыхал от старух… Ну, да черт с ним, с попом!.. Без него свадьбу справим… Самогонки будет у нас!..