Дмитрий Альперов - НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА

Я просиживал у него часами, играя с ним. Играть он любил, как ребенок. Дрессировщик занимался с ним ежедневно по четьире часа. Учил его причесываться. Положит ему гребешок в руку и заставляет причесываться и так много раз под ряд, пока, наконец, Мориц не научился это делать. Был он необычайно любопытен. Если его что-нибудь заинтересует, то он забывает все и смотрит только в ту сторону, где находится заинтересовавший его предмет. Очень любил детей.

Обезьяна была на редкость интересная и пользовалась громадным успехом у публики.

9 сентября 1910 года мы закончили работу в Казани и переехали в Иваново-Вознесенск. Город этот нисколько не изменился за наше отсутствие: та же непролазная грязь, частые дожди, холод и сырость в цирке, те же балаганы на ярмарке, та же толкучка. К нашему удивлению перед цирком был выстроен payc. Оказалось, что выстроили его специально для труппы Ямада-Сана. В праздничные дни Никитин давал несколько утренников только силами японцев, совсем не занимая труппу.

Балаганщики роптали на Никитина: «Ишь, миллионщик у нас хлеб отбивает».

Отработав в Иванове-Вознесенске, мы уехали в Одессу к Малевичу. Труппа у него была очень большая. Были приглашены несколько мелких цирков с конюшнями (Вяльшина, Нони Бедини, Егорова). Цирк был открыт Малевичем не на свое имя, а под фирмой ангажированной им из-за границы наездницы высшей школы верховой езды баронессы Элен Варье-Шуман. Клоунов в цирке было много: братья Фернандо, Вуд и Май, Жакомино, Савосто, Вольдемар и Альперовы отец и сын.

Первое представление прошло очень торжественно. Когда мы вышли на арену, отца встретили аплодисментами. Он начал с того, что представил публике меня: «Позвольте представить вам моего нового партнера. Молодой человек в декадентском стиле. Всем ничего, но у него (отец показал на мою голову) шкатулка рассохлась, привез я его к вам подлечить На лимане, а вылечу, пошлю в помощники Пуришкевичу».

В первую минуту цирк как бы застыл, потом как по мановению жезла все головы повернулись в сторону губернаторской ложи, где сидел губернатор Одессы Толмачев.

После нашего номера публика наградила нас шумными рукоплесканиями. Ничего не подозревая, мы пошли за кулисы, видим — стоят два городовых. Так как был антракт, то за нами вошло много народу, видно было изрядное количество студенческих фуражек. Откуда-то сразу появился пристав и стал грозить отцу арестом за то, что он своего дурачка (пристав указал на меня) называет именем члена правой партии. Скандал разгорелся только потому, что Малевич[42] взял пристава под руку и увел его. Потом через некоторое время вернулся к нам и сказал, чтобы мы не обращали внимания на этот инцидент, что он все уладит. На другой день нам было запрещено говорить про кого-либо из правых партий.

Запрещение стало известно в городе. 8 октября отец записывает: «Малевич привел к нам в уборную двух редакторов, чтобы мы им рассказали о вчерашнем инциденте с полицией».

История эта кончилась ничем. Нам пришлось только перестроить репертуар и не касаться политических тем.

Скоро в цирке организовался клоунский клуб. Хотели примкнуть к клубу и остальные артисты, но их не приняли. Исключение сделали только для балетмейстера Нижинского. Каждый вечер шел какой-нибудь аттракцион, и клоуны в третьем отделении были свободны; они поочередно приносили закуски и вина, читали газеты, говорили о своей работе, и, просидев с часок-другой, расходились по домам. Беседа проходила очень дружно и интересно.

В Одессе появились огромные афиши, извещавшие о полетах на аэроплане Ивана Заикина. В день полетов на бега потянулась вся Одесса. Я первый раз увидел аэроплан и полеты. Аэроплан был куплен для Заикина богачами Пташниковыми. 3аикин поднимался в этот день (15 ноября 1910 года) раза три и летал удачно. Последний раз неудачно сел и сильно разбился. Он пролежал в больнице дней десять. Полеты Заикина вызвали в цирке много разговоров, а когда он пришел, наконец, выписавшись из больницы, в цирк, то своим появлением произвел фурор.

Отец записывает: «Говорил в уборной с Заикиным. Последнее падение его ничуть не смущает, наоборот, он глубоко верит в свое новое дело, и если убьется, то… прежде чем умереть, он хочет заставить говорить о себе весь мир».

В Одессе были обнаружены чумные заболевания. Было объявлено, что полиция за каждую пойманную крысу платит по рублю. В клоунскую уборную пришел фельетонист газеты и рассказал отцу, что полиция платит за доставленную крысу по рублю, и сама отсылает их в Петербург и получает за каждую крысу по три рубля. Фельетонист предложил отцу как-нибудь продернуть полицию за это с арены. Отец передал об этом разговоре Малевичу. Малевич разрешил отцу сделать репризу, сказал, что ответственность берет на себя.

На субботнем представлении, когда публики под праздничный день было больше, мы выступили со следующей репризой.

По арене пробегала большая бутафорская крыса. Я бежал за кулисы, привозил тележку с капканом, ловил крысу, прыгал на нее. У крысы в животе был воловий пузырь, он лопался с треском. Я брал крысу за хвост с явным намерением ее выбросить. Отец останавливал меня и говорил, что бросать крысу не нужно, что она с Малой Арнаутской улицы (на этой улице было особенно много чумных случаев), что он снесет ее кое-куда, получит за крысу рубль, а кое-кто получит за нее потом три рубля.

Последняя фраза была принята с восторгом.

На следующий день в цирке был получен приказ «клоунам Альперовым на арене говорить не разрешается», вечером мы сделали акробатическое антре. После этого через арену пробегала крыса. Я без слов ее ловил, убивал, оставлял на арене, убегал за кулисы и возвращался на тележке с белым флагом (на чумные случаи Толмачев выезжал обычно с белым флагом) в одежде санитара с рыжими, как у Толмачева, усами. Было это в воскресенье. Цирк дрожал от аплодисментов. Малевич пришел в уборную и сказал, чтоб я не боялся, так как он заручился разрешением, где надо, и если нас вышлют из города, то мы от него будем получать жалованье до конца контракта. На другой день он нам сообщил, что говорить нам с арены разрешено, но чтобы с белым флагом мы не выезжали и про чуму и Пуришкевича не говорили. Сказал, что его вызывал к себе Толмачев, но, о чем они говорили с Толмачевым, нам не сообщил.

В сезоне было поставлено несколько пантомим как для взрослых, так и для детей: «Веселая вдова», «Вокруг света», «Конек-горбунок», «Кот в сапогах». Больше всего прошло представлений с повышенными ценами, когда начались гастроли Морица. Буквально вся Одерса говорила о Морице, какие-то сумасшед шие дамы присылали ему любовные записки. Я не видался с Морицем с Казани, т. е. три месяца.