Гарольд Лэмб - Карл Великий. Основатель империи Каролингов

В памяти Шарлеманя всплывали красные горы Испании – страны предательства и скрытой опасности – на фоне прозрачного голубого неба. Он ощущал жар палящего солнца на рассвете. Мысленно он оценивал беззаботность Людовика, его слепую веру в защиту Господа. Баски растворились в своих горах. И вновь он копался в своей памяти, прислушиваясь к предупреждению прославленного воина, Гильома Тулузского. Нависшие над дорогой пустынные вершины были знаком опасности, поэтому пастухи увели свои стада. Воспоминания пробудили дурные предчувствия.

У него остался только один сын. Все то, что он создал своим трудом, теперь зависело от жизни и здоровья Людовика, наследника. Оброненные горящие факелы уничтожили массивный и прочный мост через Рейн. Насколько более непрочной была власть над множеством людей!

– Господин коннетабль, – официальным тоном заявил Шарлемань, – немедленно передайте моему сыну Людовику мою волю и приказ: как можно скорее вернуться с берегов Эбро вместе со своим штандартом и вооруженными рекрутами.

Его память рыскала по долине реки Эбро, поднимаясь к двум перевалам, один из которых был опасен, а другой ничем не грозил. Бурхард, удивленный и внимательный, ждал, когда Шарлемань закончит говорить.

– Я хочу, чтобы его обратный маршрут пролегал мимо города Ургеля через Перхский перевал на его столицу Тулузу, а потом сюда.

– Мимо Ургеля и через Перхский перевал, – пробормотал Бурхард, привыкший повторять приказы. Он внимательно и с любопытством посмотрел на пожилого человека, который, казалось, о чем-то глубоко задумался. Добавит ли он еще что-нибудь?

Покручивая печатку на толстом пальце, Шарлемань очнулся от размышлений.

– Летнее собрание непременно будет праздничным, – медленно произнес он, – и светские вельможи и духовные лица явятся не для обсуждения важных вопросов, а для того, чтобы присягнуть на верность Людовику, моему сыну, как императору.

Наступило время, когда его сын должен получить корону. (Он ничего не сказал о том, чтобы пригласить Льва III на коронование Людовика.) Пусть господин сенешаль все приготовит для развлечения могущественных вельмож, сколько бы их ни было.

– Мы получили радостные вести с суши и с моря, – сообщил Шарлемань своим паладинам. – Никогда еще нашу страну и наш народ так не одаривал милостью Господь Бог. И теперь, в состоянии мира и покоя, в ореоле славы и с Божьей помощью, моему сыну следует получить титул императора и править вместе со мной, а после моей смерти стать единоличным императором.

Таким сильным было его предвкушение праздника, что паладины Шарлеманя, в свою очередь, ощутили радость и облегчение. Эйнгард сообщил врачам, и они были рады, что наконец-то больной человек призвал к себе своего сильного сына.

Один в своей спальне, той ночью Шарлемань считал оставшиеся недели и решил, что Людовик начнет свое путешествие в начале месяца сенокоса, а коронация состоится во время второго урожая. Затем, когда наступит месяц сбора винограда, в новолуние, он мог бы собрать своих охотников и отправиться в Арденны.

Тем летом легенда разрослась еще сильней. Где бы кавалькады вельмож ни заслоняли столбовые дороги, они устраивали праздник. Процессии монахов в капюшонах, спускаясь с холмов, пели молитвы во славу двух императоров. На всем пути от Орлеана, где к Людовику присоединился Теодульф, до Тионвилля народ веселился и праздновал, когда он проезжал мимо со своим войском. Однако, когда толпы людей бурно приветствовали Людовика, их крики в равной степени относились и к могущественному Шарлеманю в его знаменитой столице.

Это было удачное путешествие, говорили сеньоры из Прованса, потому что они благополучно перешли через Пиренеи, несмотря на западню, которую им устроили вероломные баски «по своему обыкновению».

Хоть он и уступал в росте своему родителю, тем не менее Людовик производил прекрасное впечатление. Он был широк в плечах, держался очень прямо и ревностно молился у святых гробниц. Его называли добрым, красивым и благочестивым.

Толпы людей заполнили долину Вюрма, и далекие холмы украсились шатрами. Шарлемань созвал всех епископов и аббатов; неделями он заставлял их держать совет, «чтобы решить все вопросы на благо империи». На аналое перед Хильдебальдом, прибывшим из Кельна, чтобы стать архикапелланом в Ахене, лежала большая Библия, сотворенная Алкуином.

Долго эти владыки церквей обсуждали новые законы, десятины и бенефиции, пока Шарлемань ожидал, сидя на походной скамеечке со своим посохом у церкви Девы Марии. Они выходили к нему сообщить свое мнение по тому или иному вопросу, а он резким голосом требовал от них большего:

– Вы перечислили пороки и недостатки моих подданных; теперь сопоставьте список ваших добрых дел… в ваших делах, которые вы ставите себе в заслугу, нет ни величия, ни достоинства… вы говорите о мире и согласии; покажите мне мирные соглашения, которые вы заключили с моими графами, обвинявшими вас во враждебном к ним отношении… поскольку после императора обязанность управлять людьми возложена на вас и на этих графов!

Не так скоро, но все же эти наместники церквей и монастырей достигли соглашений, удовлетворивших их императора. Слух об их дебатах дошел до фермеров и паломников на вечерней молитве.

Некоторые гости замечали, как нищие выставляют напоказ свои язвы в порталах дворца; бродяги крались вдоль стен и срезали кошельки. Проститутки приезжали в повозках вместе с торговцами из Павии и Пассау. Украсив себя лентами и фазаньими перьями, они прогуливались по внутренним дворикам, следя за мелькавшими горностаевыми мантиями и блеском перстней на руках. За серебряный солид или за обещанные полчаса страсти привратники пускали женщин внутрь. Коридорные слуги с усмешкой брали у них деньги, шепча при этом (естественно, за дополнительное вознаграждение), что пташки с самым красивым оперением гнездятся наверху в царских покоях.

Молодой король Бернард, приехавший из Италии вместе со своими четырьмя сестрами-подростками, не знал, где их разместить, поскольку в женских покоях стоял дым коромыслом, как в публичном доме. Шарлемань поселил девочек, своих внучек, у дочерей своих наложниц. Иногда он не мог вспомнить имена всех своих отпрысков. Вместе с маленькой Ротгейдой тон здесь задавала саксонская красавица Аделинда, мать Тьери, семилетнего мальчика, последнего ребенка Шарлеманя.

Обращаясь к Бернарду, старый император пробормотал, что его возведенные на трон сын и внук должны заботиться об этом нежном выводке детей.

Прибывший Людовик Благочестивый с презрением взирал на разодетых женщин, вспоминая при этом свою мать Хильдегарду. Он поселился вместе с Хильдебаль-дом, и его отец не возражал.