Наталья Первухина-Камышникова - В. С. Печерин: Эмигрант на все времена

Если бы в России не вспомнили о Печерине, если бы сначала Гершензон, потом Франк, наконец Мак-Уайт не стали наводить о нем справки, не пытались бы получить доступ к архивным материалам ордена редемптористов, в ордене, наверное, никакого интереса бы не возникло к покинувшему его священнику прошлого века. Когда же внимание посторонних обратилось к одному из эпизодов истории ордена, первой реакцией было стремление «не выносить сора». Работая над биографией Печерина в начале 1970-х годов, Мак-Уайт пытался получить материалы из двух, как оказалось, равно труднодоступных источников – архивов Москвы и архивов ордена редемптористов. Схожим было и то, что, не отказывая прямо, представители обеих сторон – советский посол в Гааге и архивисты ордена – обещали помочь, но тянули, при разговоре мямлили, затягивали дело, иногда присылали по страничке, «играя в своего рода покер», как пишет Франку Мак-Уайт.

По мере того, как имя Печерина выходило из забвения, некоторые редемптористы решили, что отказ на его просьбу о возвращении в орден был неоправдан. Как объяснил мне совсем недавно в разговоре один из членов ордена, «время было такое, тогда люди редко сталкивались с иностранцами, а Печерин был, как бы это сказать, большой путаник, сейчас бы такого не случилось». Короче говоря, решили ошибку исправить. Инициатива исходила от историка ордена, отца Фредерика Джонса, который решил «компенсировать равнодушие к Печерину, проявленное орденом, особенно в последние его годы»[80], и вернуть о. Печерина, хоть и посмертно, в ряды членов ордена. 1 мая 1991 года на рассвете, в 5 часов утра, в присутствии представителей властей, была произведена эксгумация останков о. Печерина и совершено перезахоронение на участке, отведенном для редемптористского ордена на новом кладбище Динсгрейндж (Deansgrange) в бывшем Кингстоне, а сейчас дублинском пригороде Дин Лири (Dun Laoghaire). Сестер конгрегации, установившей памятник и владевшей участком, заранее не известили о перезахоронении («чтобы не огорчать»), но пригласили на посвященный этому событию парадный завтрак. Участок, где теперь зарыт прах Печерина, представляет собой залитую цементом гладкую площадку без единого дерева или цветка, на которой установлены небольшие каменные надгробия. На каждом – имена нескольких редемптористов, под ними покоящихся. Правда, на камне Печерина только его имя.

Когда-то он мечтал умереть и быть погребенным в Италии, потом, во время визита в Рим редемптористом, он возненавидел этот город, где, он чувствовал, «как будто домовой [его] душил» (РО: 293). Позднее, подавая просьбу о разрешении выйти из ордена, он написал, что хотел бы «умереть в таком месте, куда не доходит мирской шум, умереть безвестным среди безвестных, чтобы никто в мире не знал, жив я или мертв» (РО: 296). В 1873 году он пишет Чижову: «Ах, если бы мне как-нибудь исчезнуть, пропасть где-нибудь в предместьях Лондона или в горах Швейцарии так, чтобы и след мой простыл, чтобы и слуху не было о моем священстве и католичестве» (РО: 310).

Желание его исполнилось с той злой иронией, с какой часто исполняются желания. Рядом с ним лежит новое поколение редемптористов, родившихся после его смерти, умерших в конце двадцатого века. За невысоким забором жилые дома, проносятся машины, у соседней остановки с пыхтением тормозят автобусы, вокруг, на земле и под землей, люди, родившиеся в другом веке, равно чужие и чуждые. Провидение сыграло с Печериным последнюю шутку, дав ему не только две жизни, но и две могилы – под старинным красивым камнем пустота, а прах залит цементом на коллективном участке ордена редемптористов, не отпустившего его и после смерти.

«Бедный Печерин! – восклицает Мак-Уайт в письме Франку – Николай I, Александр II, Сталин, а теперь иезуиты!» (Pecherin Papers, 83). Он имеет в виду, что свободная мысль Печерина остается вызовом любым режимам и идеологическим системам, что его слова находят нежелательными или опасными представители разных, даже полярных взглядов.

Когда Мак-Уайт написал о Печерине большую статью для дублинского журнала «Studies. A Quarterly Review», он столкнулся с возражениями редактора, который опасался вызвать недовольство католических кругов и оскорбить национальные чувства читателей высказываниями Печерина, приведенными в статье. Редактор просил исключить наиболее резкие замечания Печерина о священниках («все ирландские священники вышли из крестьянского сословия и разделяют все невежественные предрассудки и дикие страсти своего класса»), ироническое описание идеальных добродетелей ирландских женщин («два мифа: целомудрие женщин и целомудрие священников; оба они носят на себе печать самого богатого поэтического вымысла»), а главное, его смущал скептический отзыв о «чудотворце отце Карле» (Father Charles) из монастыря пассионистов (РО: 282–283)[81].

Самоцензуре редактора Мак-Уайт противопоставил согласие журнала редемптористов «Specilegium»[82] напечатать всю переписку, отражающую борьбу Печерина с орденом, в которой власти ордена выступали в довольно сомнительном освещении. «Редемптористы проявили достаточную широту взгляда», замечает Мак-Уайт. Он представляет развернутую аргументацию о необходимости поместить тексты Печерина без сокращений.

«Иезуитская» логика его аргументации сама по себе чрезвычайно поучительна. Мак-Уайт дает пример «зеркальной цензуры», как он называет аргументацию, основанную на доводах о предполагаемой реакции представителей враждебных кругов на «нашу» цензуру, которую они будут рады использовать в целях своей пропаганды. Он признает, что высказывания Печерина о церкви, о папской власти, его скептицизм по отношению к чудесным исцелениям, не говоря уже о ненависти к иезуитам, могут привести в замешательство, но их надо воспринимать в контексте всех обстоятельств, в которых они были сделаны.

Я обнаружил, – пишет Мак-Уайт редактору «Studies», – что чрезвычайно трудно сохранять абсолютную беспристрастность в отношении Печерина. Так много из того, что он делал, говорил или писал в 1868 или 1869 году, к нему привлекает, а потом вдруг видишь горечь и яд (как в этом отрывке об ирландских священниках и женщинах) его писем к Чижову. В сокрытии информации о Печерине заинтересованы разные стороны. В большой степени ценность моей работы основана на том, что мне удалось убедить о. Андреаса Самперса (архивиста ордена) предоставить мне все материалы о нем из архива редемптористов, и вся корреспонденция, связанная с борьбой Печерина с орденом, будет напечатана в выходящем номере Specilegium. В ней содержатся материалы, которые, как я полагал, редемптористы предпочли бы не публиковать. Однако я думаю, что решение редемптористов, как ни затруднительно для них оно было, возможно, легче вашего. В этой ситуации они являются пострадавшей стороной, и если они не жалуются, недовольство стороны, менее их пострадавшей, имеет меньше оснований (Pecherin Papers, 87).