Никита Хрущев - Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2

Состоялась соответствующая публикация, и началась контрпропаганда в рядах Красной Армии и в партийных организациях по этому поводу. Однажды, после уже довольно продолжительного "заседания" за столом, Сталин опять поднял вопрос о Власове. Каждый из участников того застолья помнит, что это был "тяжелый" стол. Трудно было дождаться, когда же он кончится, да и неизвестно, чем кончится. Раз Булганин наедине сказал мне; "Приглашают тебя, едешь к нему в гости, там тебя поят, кормят, а потом и не знаешь, куда ты поедешь: сам ли домой к себе или тебя отвезут куда-нибудь и посадят". Эти слова не лишены истины. Действительно, такое, видимо, каждый из нас тогда переживал. Случались у Сталина приступы гнева, неожиданные, невероятные вспышки. Верховодили голая власть, неограниченная беспрекословность, порой "награждение" всяческими неприличными эпитетами даже близких к нему людей. Самыми близкими людьми считались до войны Ворошилов, Молотов и в какой-то степени Микоян. На более позднем этапе к ним причислили и Берию. Другие числились, так сказать, близкими людьми второго или, может быть, третьего сорта, потому что они по годам составляли младшее поколение и не прошли столь длительной стадии совместной деятельности со Сталиным. Молотов, например, давно с ним был знаком. Ворошилов - тоже, с дореволюционного времени. А в гражданскую войну, когда Ворошилов командовал армией и отступил к Царицыну, там они со Сталиным сошлись особенно близко. Вот в таком окружении Сталин и поднял вопрос: "Почему Власов стал предателем?". Отвечаю: "Теперь уже это бесспорно, что он предатель". - "А вы его хвалили, выдвигали его". - "Верно, - говорю, - я его выдвигал командующим 37-й армией. Ему была поручена защита Киева, и он блестяще справился со своей задачей. Немцы не взяли Киева, Киев пал в результате окружения наших войск значительно восточное Киева. Потом Власов вышел из этого окружения. Я его действительно хвалил и не раз говорил Вам о его достоинствах. А сколько раз Вы сами его хвалили? Ведь когда после падения Киева он вышел из окружения. Вы вновь назначили его командовать армией, и он отличился при обороне Москвы[231]. Вы наградили его, товарищ Сталин, за операцию под Москвой. А потом Вы назначили его на ответственный участок, на Валдай. Там он опять попал в окружение, снова выходил из окружения и опять вернулся. Вы ведь предлагали его назначить командующим войсками Сталинградского фронта, говорили мне, чтобы я назвал имя командующего, и тут же сказали, что наиболее подходят или Еременко, который лежит в госпитале, или Власов; сказали, что назначили бы Власова, но его нет. Так что и я хвалил, и Вы его хвалили: дела у него были такие, которые заслуживали похвалы. А потом он стал предателем, и теперь уж в этом нет сомнений".

Скажу в дополнение, что Сталин говорил раньше о Власове при всех, и все слышали, как он его хвалил, утверждал, что тот оказался бы наилучшим командующим войсками Сталинградского фронта. Так что после его замечания за столом и моего такого ответа Сталин при мне более не поднимал этого вопроса. Хотя, действительно, случай с Власовым был большим огорчением и для меня. Очень трудно тогда было объяснить, да и сейчас просто невозможно понять, как это произошло: человек стойко сражался, хорошо действовал, производил очень выгодное впечатление, успешно завоевывал симпатию у вышестоящих по службе людей и потом вдруг стал предателем. Отчего бы ему не стать предателем в первый раз, когда он оказался в окружении, командуя 37-й армией, которая защищала Киев? А он же вышел! Вышел к нам буквально пешком, когда мы находились уже перед Воронежем. Это произошло накануне наступления наших войск на Московском направлении. Как только он вышел оттуда и как только мы донесли Сталину, что Власов вышел из окружения, то сейчас же получили приказ немедленно отправить его на самолете в Москву. Мы его отправили, и я, признаться, тогда думал, что, может быть, имеются какие-то сведения, компрометирующие Власова, и его хотят в Москве допросить? Позже мы узнали, что он и под Москвою командовал армией, что эта армия действовала очень хорошо, а он был награжден. В чем же дело? Сложные тогда переживания возникали у людей. Некоторые люди таких переживаний не выдерживали.

Я не думаю, что он был когда-то раньше завербован, стал вражеским агентом. По натуре он был, видимо, неустойчивый человек и с плохим характером. Считался порядочным коммунистом, но ничего глубоко идейного внутри в нем не было. Сам он по образованию учитель; вероятно, очень лояльно относился к Советской власти в первые годы; может быть, и корыстные цели при этом преследовал, оставаясь в компартии с тем, чтобы занять выгодное служебное положение. Таких, к сожалению, было у нас немало, и думаю, что сейчас таких карьеристов еще больше. Я говорю "карьеристов" условно, потому что завершился карьеризм Власова прямым предательством. Тут уже явление другого характера. Таких людей, как Власов, встречается немного, но, с другой стороны, Власов и не исключение. Был позднее полковник Пеньковский, который тоже занимал высокое положение, работал в органах нашей разведки, ему доверяли следить за другими лицами, находившимися за границей. Для этого он не раз ездил туда. Как вдруг переметнулся к врагам. К сожалению, Пеньковский тоже был не одинок. Но наиболее яркий из всех случаев предательства - случай с Власовым. И он был наказан по заслугам: его осудили после войны и повесили. Итак, вышли мы с войсками к Днепру и захватили небольшие плацдармы на правом берегу. Однако Днепр - преграда существенная, и, чтобы перебросить через него технику и массу войск, мы хотели создать большой плацдарм. Для начала было решено выбросить на правый берег воздушный десант. Его подготовили, и казалось, все идет хорошо. Но встал вопрос о погоде. К нам прибыл тогда по рекомендации Генерального штаба ученый-метеоролог, чтобы получше выбрать время выброски десанта. Мы были, конечно, рады, что он приехал.

Пользуясь его данными о силе и направлении ветра, выбрали день и час выброски. Перебрасывал десантников на самолетах генерал Скрипко[232], командовавший тяжелой бомбардировочной авиацией, и именно ее мы использовали под десант. А когда десант был выброшен, мы вскоре узнали, что парашютисты вместо того, чтобы приземлиться на правом берегу, приземляются или в Днепр, или на левом берегу, буквально на окопы переднего края наших войск. Имели место инциденты, когда наши войска хватали этих парашютистов и буквально душили. Те начинали объясняться по-русски, но их принимали за Власовцев, говорили: "Вы предатели", - и с еще большей озлобленностью расправлялись с ними. А те кричали: "Мы десантники!". Представляете, сколько людей понапрасну погибло в Днепре? Это был такой позор! А приезжий "бог погоды", как нам его отрекомендовали, сразу же "испарился" и убежал в Москву. Негодование у нас по отношению к нему было большое, но я не имел возможности встретиться с ним после высадки десанта. Происходили и такие печальные случаи на войне. Все было возможно, потому что это и есть настоящая война. Потом, уже, в более спокойной обстановке, когда я вспоминал о нем, то лучше вошел в его трудное положение, потому что в то время он пользовался очень ограниченными сведениями, чтобы определить, какими в таком-то месте и в такое-то время будут направление течения воздуха и его скорость. Для точного ответа надо иметь метеоданные с обширного района. Конечно, этих сведений не имелось. Какова погода за Днепром, мы совсем не знали. Поэтому я понимал, что здесь не персональная вина, что человек был честен, а его ошибки объяснимы, потому что он не располагал точными исходными данными. Стали мы готовить переправу через Днепр.