Вернер Мазер - Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность

В его письмах с фронта во время первой мировой войны содержится, несмотря на их необычно большой объем, меньше орфографических ошибок, чем в его коротких довоенных письмах, хотя ему приходилось употреблять в них множество иностранных слов, названия французских населенных пунктов, новые понятия, имена и формулировки, а на фронте у него наверняка не было учебников правописания.

В рукописи «Майн кампф», написанной в 1924–1925 гг., немало ошибок, хотя и неясно, на чей счет их отнести. Дело в том, что текст писал не сам Гитлер, а его соратники, сидевшие вместе с ним в ландсбергской тюрьме. В том, что в последующих изданиях вплоть до 1939 г. на 800 страницах было сделано более 2500 корректорских правок, преимущественно стилистического характера, не только его вина.

Однако полностью на совести Гитлера орфографические ошибки в сотнях записках, которые он писал после 1919 г., готовясь к своим речам. И здесь дело не только в официальном австрийском правописании.

К моменту, когда австриец Гитлер стал гражданином Германии и правительственным советником в Брауншвейге, он владел немецким правописанием не хуже, чем большинство его сверстников-интеллектуалов с высшим образованием. Его способность находить подходящий для ситуации стиль, умение давать образные впечатляющие описания, доносить до читателя живые образы всегда отличались высокой степенью развития. «Какими глазами они на нас уставились! — писал он в 1914 г. своей мюнхенской квартирной хозяйке, описывая свою первую встречу с пленными французами. — Эти парни просто не могли поверить, что у нас еще так много войск. А вообще-то среди них в основном были очень рослые фигуры. Это остатки французских элитных войск, взятые в плен в самом начале нашего похода». Он поразительно часто любил заниматься чужими проблемами, которые не зависели от его решений. При этом он делал то, чего никогда не мог терпеть у других людей: ныл и критиковал, давал советы и подсказывал решения, на выполнение которых никак не мог повлиять. «Здесь мы закрепимся, — писал он с фронта, — до тех пор, пока Гинденбург не измотает Россию. Потом наступит расплата. В нескольких километрах за нашим фронтом полно наших свежих молодых войск. Их пока берегут и как следует обучают… а потом уж начнется пляска». «Сегодня… мы отправляемся в четырехдневный путь по железной дороге на фронт, — писал он после прохождения начальной военной подготовки в 1914 г., — вероятно, в Бельгию… Надеюсь, что доберемся и до Англии». За четыре года до этого, в августе 1908 г., он спрашивал в письме своего друга Кубицека: «Ты читал последнее решение общинного совета относительно нового театра? Мне кажется, что они решили еще раз подлатать старые обноски. Но у них это не выйдет, потому что они больше не получат разрешение от властей. Во всяком случае, вся болтовня их благородий доказывает, что они разбираются в деле, как бегемот в игре на скрипке. Если бы мой учебник по архитектуре не был так затрепан, я бы упаковал его и выслал им со своими замечаниями».

Вплоть до 1914 г. недоверчивый, критичный, полный фантазий и творческих замыслов ум Гитлера занят возведением мостов, зданий и сооружением площадей. Хотя в определенной степени он допускал различные версии по мелочам, но в целом отличался упрямством в выборе путей и целей. С 1914 по 1918 г. его интерес в соответствии с обстоятельствами переключился на военные аспекты, оценку которым он давал также с твердых и непреклонных позиций, как это было до 1914 г. в отношении архитектуры и изобразительного искусства.

Из писем Гитлера периода 1905–1918 гг. ясно видно, что писал их человек, страдавший отсутствием контактов и проявлявший внимание к людям только в том случае и до тех пор, пока они были для него полезны и делали то, что он считал правильным. О здоровье своих адресатов он справлялся лишь мимоходом,[211] а их мнением вообще не интересовался. Он не искал обмена мнениями и не испытывал потребности сомневаться в своих суждениях. Ему нужны были только слушатели, интересующиеся его проблемами и бессловесно внимающие его точке зрения. Поскольку он умел это делать мастерски, критика в его адрес раздавалась очень редко — и чаще всего слишком поздно. Он писал, как все художники, которые не только видят окружающий мир в упрощенном и абстрактном виде, но и умеют красочно передать свои впечатления о нем. В своем на удивление небрежном и изобилующем ошибками письме с фронта мюнхенскому хозяину квартиры он так описывает позиции между Мессином и Витшете во Франции: «Местность частично равнинная, частично слегка холмистая, заросшая кустами и рядами деревьев, вроде аллей. Из-за вечного дождя (зимы здесь не бывает), близости моря и низменного расположения луга и поля похожи на бездонные трясины, а дороги по щиколотку покрыты жидкой грязью. Сквозь эти болота тянутся ряды окопов нашей пехоты, путаница блиндажей и траншей со стрелковыми позициями, ходы сообщения, проволочные заграждения, волчьи ямы, минные поля… Часто по ночам по всему фронту начинается пушечная канонада. Сначала вдалеке, потом все ближе и ближе, постепенно к ней добавляется винтовочный огонь, а через полчаса все постепенно стихает, только многочисленные осветительные ракеты светят вдалеке. На западе видны лучи больших прожекторов и слышится беспрерывный гул тяжелых морских орудий».

В рамках этого рассмотрения имеют значение и конспекты речей, которые Гитлер собственноручно готовил в ранние годы. С первого же взгляда видно, что их писал человек, обладающий необычайной памятью и знающий окончание речи уже в тот момент, когда пишет первую фразу. Эти конспекты нужны были Гитлеру только для того, чтобы напомнить о последовательности аргументов. Для этого ему было достаточно отдельных существительных, порой коротких предложений или устойчивых словосочетаний. Прочитав одно из таких ключевых слов, он реагировал буквально как автомат.[212] В голове у него моментально всплывала вся нужная информация: имена, цифры, факты, детали, взаимосвязи, образные представления, примеры, речевые обороты — короче говоря, все, что отличает выдающегося оратора. Каким образом он составлял планы своих речей, прежде чем в 1930 г. начал диктовать их машинисткам, показывает приведенный выше конспект одной из его ранних речей о «еврейском господстве и обнищании народа».

Позднее, после прихода к власти, Гитлер диктовал свои речи, иногда не пользуясь записями и на одном дыхании, прямо на пишущую машинку. Его секретарша Криста Шредер подробно описала французскому следователю Альберу Цоллеру в 1945 г., как это обычно происходило. Обычно Гитлер оттягивал диктовку вплоть до последнего часа. Ему постоянно приходилось напоминать о сроке. Он постоянно отговаривался тем, что необходимо еще включить в речь последние сообщения послов, оценить соответствующую политическую ситуацию. Вплоть до последней минуты в нем шла работа мысли, тщательно скрытая от окружающих. Он размышлял над аргументацией, делал пометки, старался найти наилучшие формулировки.[213] Когда подходило время, он вызывал звонком двух хорошо отдохнувших секретарш, чаще всего Кристу Шредер и Иоганну Вольф. Прежде чем начать диктовать, он беспокойно ходил взад-вперед, поправлял стоявшие в кабинете во множестве статуэтки на военные темы, останавливался перед потртетом Бисмарка работы Франца фон Ленбаха, снова начинал ходить, потом вдруг в напряжении застывал на месте и начинал говорить. Уже во время диктовки он «репетировал» свои выступления. Даже обычные для многих его выступлений припадки злости его секретаршам приходилось испытывать на себе, записывая его речь. Он начинал, как и перед публикой, спокойно и сосредоточенно, находясь в физическом напряжении, словно спринтер перед стартом. Затем в нем просыпался природный талант страстного оратора. Он забывал об окружающих, выстреливал фразу за фразой, словно боясь понапрасну потратить свое время.