Анри Перрюшо - Жизнь Ван Гога

Брат написал Винсенту, что Синьяк в самые ближайшие дни едет в Кассис-сюр-Мер и по дороге навестит Винсента в Арле. Если бы только Винсенту позволили выйти! Он так мечтает Показать Синьяку свои холсты, увы, за это время их не стало больше. Сколько дней потеряно втуне! В прошлом году Винсент дал себе слово весной пополнить серию фруктовых садов. И вот сады цветут, но их красота отнята у Винсента.

Синьяк предполагал, что встретит в арльской лечебнице помешанного, а увидел «человека, рассуждающего совершенно разумно»[92]. По просьбе Синьяка Рей разрешил Винсенту выйти, и, само собой разумеется, Винсент был счастлив встретить одного из своих парижских друзей-художников и поговорить с ним без помех.

Винсент привел Синьяка к себе домой. Сначала их не хотели впускать, потом наконец открыли дверь. Войдя в мастерскую Винсента, Синьяк был потрясен. Так вот каковы картины этого безумца! На фоне побеленных стен сверкают ослепительной свежестью полотна Винсента, и что ни полотно, то шедевр. Что за краски! Что за роскошное цветение! «Ночное кафе», «Сент-Мари», «Аликан», «Колыбельная» и чуть подальше «Звездная ночь» … В благодарность за то, что Синьяк его навестил, Винсент подарил художнику натюрморт с селедками — тот самый, который так разозлил арльских полицейских. Приезд Синьяка подбодрил Винсента, вознаградил его за многие горести и помог отвлечься от пережитых невзгод.

Целый день проговорили Винсент и Синьяк об искусстве, о литературе, о социальных вопросах. «Редко, а может быть, даже никогда мне не случалось разговаривать с импрессионистами так, как с ним, — без взаимного раздражения и без колкостей», — писал Винсент. Быть может, эта встреча немного возбудила Винсента, но ему доставило огромное удовольствие обменяться мнениями с Синьяком. Синьяк по крайней мере «не приходит в ужас» от его картин! Однако к вечеру Винсент устал. Его утомила долгая беседа, а может быть, и яростно завывающий мистраль. Схватив вдруг со стола бутыль со скипидаром, он поднес ее к губам и хотел выпить. Синьяк понял : пора возвращаться в больницу.

Встреча с Синьяком оказала на Винсента самое благотворное влияние. К нему вернулись «охота и вкус к работе». «Само собой, — негодует он, — если ко мне каждый день будут приставать, мешая мне жить и работать, полицейские и злобные бездельники, городские избиратели, пишущие на меня жалобы своему мэру, которого они выбрали и который потому и дорожит их голосами, вполне естественно, что я снова не выдержу».

И однако он твердо надеется, что скоро сможет начать писать, и, чтобы эта минута не застала его врасплох, заранее заказывает брату очередную партию красок. Но не надо обольщаться — в тоне Винсента нет и следа прошлогоднего восторженного настроения. С каким-то трагическим безразличием покоряется он своей судьбе: «Я должен без уверток приспособиться к роли помешанного». С великими планами покончено навсегда. Винсент может остаться только второстепенным художником. Никогда ему не достигнуть высот, о которых он мечтал. «На трухлявом и подточенном фундаменте прошлого мне уже никогда не построить величавого здания», — пишет он с прямодушием, от которого сжимается сердце.

В конце марта Винсент вновь обрел душевное равновесие. 27 и 28 марта он заходил к себе домой, чтобы взять материалы, необходимые для работы. Заодно он прихватил с собой в больницу любимые книги: «Хижину дяди Тома» и «Рождественские рассказы» Диккенса. Он очень обрадовался, узнав, что его соседи не были в числе лиц, подписавших жалобу. Немного воспрянув духом, он принялся за пятый вариант «Колыбельной», надеясь вновь с головой окунуться в работу, в работу, которая «столько уже откладывалась».

«Как странно прошли эти три последних месяца, — писал он. — То нравственные муки, которые невозможно описать, то мгновения, когда завеса времени и роковых обстоятельств приоткрывалась на какую-то долю секунды».

* * *

Апрель. Стоит прекрасная погода, все озарено лучезарным солнцем. Винсент каждый день работает в садах. Конечно, не так исступленно, как прежде. Это ему уже не под силу. Зачастую у него не хватает энергии написать письмо брату. «Далеко не каждый день я в состоянии писать логично», — устало признается он.

Глубокая печаль тяготит его душу. У него больше нет воли к борьбе, он безропотно примирился с тем, что у него отобрали мастерскую. Впрочем, и Рей и пастор Саль посоветовали ему отступиться, их поддержал и Рулен, вновь приехавший в Арль. «Рулен, — писал растроганно Винсент, — держится со мной с молчаливой и ласковой серьезностью, точно старый служака с новобранцем. Он как бы говорит мне без слов: никто не знает, что нас ждет завтра, но, что бы ни случилось, помни — я здесь»

Винсент пытается приучить себя к мысли о том, что ему снова предстоит жить в одиночестве, он даже попросил оставить за собой две комнаты в доме, принадлежащем матери доктора Рея, вместо прежней мастерской. Но эта попытка не увенчалась успехом. Прежде Винсент страдал от одиночества — теперь он его боится. Он сам отказался от комнат. Нет, он не может снимать мастерскую ни у Рея, ни в другом месте: «Для этого у меня еще недостаточно крепкая голова». Остатки своих душевных сил Винсент не вправе тратить ни на что, кроме живописи, иначе он снова заболеет. Организовать свой быт он не в силах: «Я еще гораздо меньше, чем прежде, способен действовать практически. Мои мысли отвлечены, и сейчас мне было бы очень трудно устроить свою жизнь … Я чувствую и веду себя так, будто меня парализовало, и поэтому не в силах что-нибудь предпринять и справляться с трудностями». Обосноваться вместе с кем-нибудь из художников (Синьяк приглашает Винсента в Кассис) тоже совершенно невозможно для Винсента, хотя и по другим причинам: «Мне пришлось бы взять на себя слишком большую ответственность. Я не решаюсь даже помыслить об этом».

Что делать! Винсент начинает привыкать к своему заточению. Общество других больных не только не тяготит его, но даже развлекает.

В середине апреля в Голландии празднуют свадьбу Тео, а Винсент в это время покидает старую мастерскую. Мебель сгружена в одной из комнат при ночном кафе, два ящика с картинами отправлены брату.

Все кончено. Все ликвидировано. Год назад Винсент мечтал изобразить «неописуемо радостный» провансальский сад, он уверенной поступью шел «к высокой желтой ноте». И вот сегодня он навсегда запер Южную мастерскую. Полная ликвидация, банкротство. Год назад, опьяненный вдохновением, которое водило его рукой, он, несмотря на дурные предчувствия, мог восторженно делиться с братом, своим кормильцем, радужными надеждами, которые поддерживали его дух. Он мог скрывать от него свои страхи. Едва он брал в руки кисть, его страхи отступали и он забывал о них. Сегодня Южная мастерская, мастерская будущего, прекратила свое существование. Ликвидация, банкротство. «Жалкое банкротство!» Год назад Винсент находил в самом себе, в своей творческой мощи такую внутреннюю опору, что мог внушать Тео: помогая ему деньгами, брат «косвенно» участвует в создании картин; Тео — соавтор картин, в которых как бы сияет отсвет солнечного пламени, братья пишут их вдвоем. Сегодня — все рухнуло. Мебель, сгруженная в темной комнате, два ящика картин, погибшая жизнь. Год назад Винсент мог стремиться немного «взбодрить себя». Сегодня — он человек, рассудок которого временами помрачается, человек, которого безумие лишило даже элементарного самоуважения, свойственного самым ничтожным из людей, человек в своей самой жалкой наготе. Безумец! Брат верил в него. А он, Винсент Ван Гог, обманул это доверие. Никогда не стать ему первоклассным художником. Никогда, никогда не вернуть ему огромного долга, который тяготеет над ним. Никогда! Он должен отказаться, отречься от всяких надежд, понять, что он — человек, который все брал у других и ничего не отдал.