Анри Труайя - Александр I

Предстоит кампания в Бельгии. Веллингтон уже в Брюсселе с 90 тысячами англичан, ганноверцев, голландцев и бельгийцев; Блюхер в Намюре со 120 тысячами пруссаков. Крупные силы австрийцев и русских двигаются к границам Франции. Как только они соединятся, союзники начнут наступление. Но пока союзники в своей главной квартире развивают разнообразные стратегические планы, Наполеон, не дожидаясь, когда к ним подойдут подкрепления, начинает военные действия. Форсировав 15 июня Сомбру, он опрокидывает англо-прусские армии при Линьи. Как громом оглушенные этим разгромом, союзники держат военный совет и обсуждают ответный удар. Но их тревога скоро рассеивается: 22 июня приходит известие об окончательной победе над Наполеоном, одержанной Веллингтоном и Блюхером под Ватерлоо. Александр с просветленной душой заявляет: «Я великий грешник, но Господь избрал меня, дабы принести мир народам».

События стремительно следуют одно за другим: Наполеон вторично отрекается от престола, столица Франции открыта пруссакам. Людовик XVIII снова может туда вернуться. Александр сгорает от желания вновь вступить в Париж – подтвердить, что Добро восторжествовало над Злом. Не простившись с мадам де Крюденер, он безрассудно едет в сопровождении всего лишь отряда казаков через еще не успокоившуюся после недавних волнений страну, и его вера в Провидение так велика, что он убежден: ничто не грозит ему в пути.

Глава XII

Священный союз

10 июля 1815 года Александр благополучно вступает в Париж и снова останавливается в Елисейском дворце. Через полчаса он дает аудиенцию Людовику XVIII, снова обосновавшемуся в Тюильри. На этот раз король держится очень любезно, и царь благосклонно принимает его. Претенциозный Бурбон по-прежнему неприятен Александру, но царь более чем когда-либо убежден в необходимости сближения между Россией и Францией: партнеры по коалиции предали его, финальная победа над Наполеоном одержана без участия русских войск и его положение во главе коалиции поколеблено. Соблюдая верность провозглашенным ранее принципам, он и теперь хочет предстать в роли покровителя французского народа. Когда после часовой беседы два государя расстаются, грудь Александра украшает голубая лента ордена Святого Духа, возложенная на него французским королем.

Пять дней спустя Наполеон, последнее сопротивление которого сломлено, вступает на борт английского корабля «Беллерофонт», вручив свою судьбу великодушию Англии. «Я, как Фемистокл, ищу приюта у очага британского народа», – пишет он принцу-регенту. У этого «очага» есть название – остров Святой Елены.

Тем временем в Париже, при поддержке Талейрана и Фуше, укрепляется королевская власть. Новый префект полиции Деказ напрягает все усилия, чтобы держать в повиновении сбитое с толку, дурно снабжаемое, подвергающееся грабежам и насилию со стороны оккупантов население. В Париже остался небольшой русский отряд и многочисленные войска Блюхера и Веллингтона. В захваченной столице особенно грубо и жестоко ведут себя пруссаки. Они стоят лагерем в парке Тюильри, в Люксембургском саду, на паперти собора Парижской Богоматери, а по ночам мародерствуют, вооружившись саблями, у таможенных застав. Блюхер сам толкает их к бесчинствам, как будто отыгрываясь на гражданском населении за поражения, понесенные от французских военных. Давая выход своей мстительности, он собирается взорвать Йенский мост и уничтожить само воспоминание о городе, возле которого Наполеон разгромил пруссаков. Когда все готово к взрыву, Талейран выступает с протестом. Блюхер раздраженно отвечает: «Я хотел бы, чтобы господин Талейран находился на мосту в момент взрыва!» Тотчас Людовик XVIII пишет Блюхеру, что не Талейран будет на мосту, а он сам, король, прикажет перенести себя туда в кресле и взорвется вместе с мостом.[61] Александр, возмущенный грубостью Блюхера, не остается в стороне, протестует и выигрывает дело. Йенский мост спасен, но, чтобы удовлетворить, по словам Талейрана, «дикарское тщеславие пруссаков», его переименовывают в мост Военной школы.

Александр, озабоченный упрочением трона Людовика XVIII, не позволяет союзникам кромсать территорию Франции, но избегает вмешиваться во внутренние дела французов и не подает виду, что знает о расправах, чинимых ультрароялистами, и о разгуле белого террора в южных провинциях, подрывающих престиж монархии. Действительно, при второй реставрации жертвами роялистов, злейших врагов Наполеона, становятся не только бонапартисты, но и либералы, и конституционалисты, и колеблющиеся – все те, кто не разделяет крайних монархических убеждений.

Второе пребывание в Париже кажется царю не таким приятным, как первое. Постарел ли он? Или пресыщен? Или чересчур легкомысленные французы утратили в его глазах былое очарование? Несмотря на постоянное чтение Библии, его меланхолия растет. Фатализм так глубоко укоренился в его душе, что нередко он ходит по Парижу пешком, совсем один, пренебрегая всякой осторожностью. Некоторые прохожие снимают перед ним шляпу, но никто больше не кричит: «Да здравствует император Александр!» Иногда он прогуливается верхом по аллеям Елисейских Полей в сопровождении конюшего или выезжает в коляске с двумя лакеями-французами на запятках и кучером-французом на козлах. Караул в Елисейском дворце несут по очереди англичане, пруссаки и русские.

Через месяц после приезда Александра русские гренадерская и кирасирская дивизии вступают в столицу, но во время церемониального марша три полка сбиваются с ноги. Эта оплошность разрастается в воображении царя до неимоверных размеров: ему чудится оскорбление его чести самодержца, оскорбление величия России. Дух тупой гатчинской муштры просыпается в нем и овладевает его душой. Как когда-то его отец, он гневается на полковых командиров, виновных в упущениях, и приказывает посадить их под арест в Елисейском дворце. Напрасно генерал Ермолов напоминает, что в этот день караул во дворце несут англичане. «Нет, тем хуже для них, – кричит царь. – Так будет для них позорнее!» Как-то раз князь Волконский не смог сразу найти нужный документ, и царь кричит на него: «Я тебя сошлю в такое место, которое не найти ни на одной карте!» Изумленным свидетелям этой сцены кажется, что им явился призрак Павла I в приступе безумного гнева. Под вечер царь, которому попалась под руку эта депеша, успокаивается, посылает за Волконским и говорит ему, смеясь: «Признайся, что ты был виноват. Давай помиримся». Волконский отвечает: «Бранили вы меня при всех, а миритесь наедине».

Эти мелочные служебные придирки, эти вспышки гнева по пустякам не ослабляют веры Александра в то, что все его поступки внушены ему свыше. Пригласив мадам де Крюденер в Париж, он поселяет ее в особняке Моншеню, Фобур Сент-Оноре, 35, недалеко от Елисейского дворца, и по вечерам навещает ее. Он проникает в дом через укромную калитку, выходящую на Елисейские Поля, и уже с порога слышит бормотание впавшей в транс баронессы: «Брат мой во Христе, благодарю за то, что вы пришли. Помолимся, помолимся. Да будет с нами милосердие Божие». В большой сумрачной гостиной с обветшавшей обивкой стен и простой мебелью возобновляются благочестивые беседы и вдохновенные проповеди. Они перечитывают Священное Писание, толкуют прочитанное, до слез умиляясь чудом приобщения к Богу, и рассуждают о том, какая политика угодна Господу. Под влиянием хозяйки в Александре растет отвращение к светской жизни, до которой он был так охоч в Вене. Теперь он черпает удовольствие не в шутливой болтовне с хорошенькой женщиной под нежные звуки скрипки, а в нескончаемых, бессвязных, насыщенных цитатами из Священного Писания беседах с увядшей и многословной особой, сменившей на склоне лет любовь земную на любовь небесную. «Александр – избранник Божий, – пишет баронесса де Крюденер. – Он вступил на путь самоотречения. Крепнет его духовная связь с Богом. По обязанности он бывает иногда в свете, но никогда не посещает ни балов, ни спектаклей. Он признался мне, что они производят на него такое же впечатление, как и похороны».