Яков Резник - Сотворение брони

— Мы все идем отсюда в цеха, может быть, на неделю, может, на месяц, — поднялся парторг. — Мы не покажемся по эту сторону проходной, пока задолженность фронту по бронекорпусам и башням не будет полностью оплачена, пока на всех участках танкового производства график не станет непреложным. И запомним: не будет никогда на Уралмаше пораженческих настроений — трудно, но победим!

В первой декаде октября значительно чаще, чем в сентябре, стали приходить на Уралмаш эшелоны магнитогорского и кузнецкого металла. Установка Родионова и Геркена сумела выработать первый пиролизный газ уже не для опытов, а для работы — и толстый лист поддался его огню. Вошли в строй мощные прессы для правки брони. Поднялось настроение людей, возросла производительность труда в заготовительных цехах. Это была большая радость, но она обернулась и немалой бедой. Поток брони, увеличивающийся с каждым днем, закупорил механосборочный — единственный из всех корпусов, к которому невозможно было пристроить ни одного метра дополнительной площади.

Невероятно обострилась проблема транспортировки. Могучие 75- и 50-тонные мостовые краны, рассчитанные на переноску узлов-великанов, загружались средними и малыми танковыми деталями и по этой причине нередко выбивались из графика обслуживания основных участков производства.

Жарко приходилось в эти дни Надежде Мальгиной и другим крановщицам.

Раньше что?! Все семь пролетов механосборочного — просторные, светлые и прямые, как лучи солнца, — просматривались из конца в конец на несколько сот метров от восточной до западной стены. Крановщицы чувствовали себя под прозрачным стеклянным небом крыши царевнами, оглядывающими свои владения. «Подхватывай, красавица, станину дробилки!..», «Плечико блюминга подвези!..» — ласково покрикивали-просили молодые стропали, заигрывая с поднебесными красавицами. А теперь все изменилось. Померк свет, густой маскировочной синью покрылись стекла крыши. И надо суметь рассчитать до миллиметра шаг своего крана, когда опускаешь 30-тонный корпус танка, когда передвигаешь его между тесно сдвинутыми станками: чуточку ошибешься, чего-то не уловишь глазом в дымном мареве цеха — и зацепишь углом броневой туши дефицитнейший, единственный, может быть, для важной операции станок, вместе с человеком искалечишь…

Трудней всего крановщице опускать корпус сварщикам, кантовать его, забирать сваренный. Над участком висит облако дыма и газов от сотен горящих электродов, то сизое, то охваченное фиолетовой короной. Сквозь облако прорывается ослепительный жар вольтовых дуг. Снопы искр брызжут из-под электродов, взлетают метелью золотистой мошкары. Вольтовы дуги неистовствуют и внутри корпусов, вырисовывая контуры людей в брезентовой одежде и шлемах.

Дрожат от напряжения пальцы, трудно дышать, тошнота подступает к горлу, но Надежда согласна была бы, кажется, висеть в газу над сварочным участком хоть весь день, лишь бы знать, что муж не задыхается от дыма и газа. Пусть там, на расточном участке, где работает Василий вместе с ее отцом, воздух малость почище, но все равно с его-то легкими… Увидит Надежда внизу бледное, с провалившимися щеками, лицо мужа — и полоснет сердце болью. А работа подгоняет, не дает мешкать ни секунды.

Давно ли она приносила станочникам всего один бронекорпус в смену, а теперь — поспевай только расточный участок! Недаром Надежда почти все время видит Васю возле расточных станков. Вместе с отцом он сделал множество приспособлений, а в последние недели разработал стендовый процесс: теперь можно будет тремя станками одновременно обрабатывать один корпус. Как именно — она и сама еще не очень представляет. Но завтра весь цех увидит новинку Васи. Ей предстоит подать корпус до начала утренней смены.

Домой Надя не пошла — хотелось увидеть мужа. Не найдя его в пролетах цеха, она поднялась на второй этаж в комнату старшего технолога.

Дверь была открыта. Декабрев за столом набрасывал какой-то эскиз и шагов жены не услышал. Надежда вгляделась в его лицо, иссушенное болезнью, и снова чувство вины охватило ее. Он не говорил ей, когда ему стало плохо, он никогда никому не жаловался, но она, жена, должна была вовремя заметить, не допустить затяжного туберкулеза — было же еще мирное время, была возможность лечиться.

«Ты себя истязаешь… В больницу не хочешь — побудь хоть немного дома, с детьми, на свежем воздухе. Пожалей себя и меня…» Но она не может ему это сказать. Он ненавидит жалость к себе и попросил ее раз и навсегда: об этом ни слова, о чем угодно, только не о чахотке.

Будто уловив ее мысли, Василий поднял голову:

— Надюшка, милая!.. А я и не услышал, как ты вошла… — Взяв ее за руку, подвел к столу, показал новую свою задумку — эскиз устройства для очистки воздуха от дыма и газов внутри бронекорпуса, когда электросварщики кладут вертикальные и горизонтальные швы.

Выглядел он сейчас как будто чуть получше, чем в предыдущие дни, кашель почти не мучил его, и это немного успокоило Надежду.

Жаркая, всепоглощающая работа — о ней мечтал Игорь Мальгин, придя на Уралмаш. Только работа, захватывающая целиком, без остатка, могла хоть немного приглушить боль, тревогу, тоску по Гале, по родным «тридцатьчетверкам», по заводу, куда обещали его вернуть, едва начнется на новом месте выпуск танков…

И он получил ее, эту работу. Предложение Игоря совместить должности производственного и контрольного мастера на сборке бронекорпусов вернувшийся в цех Федоров приветствовал и узаконил приказом. А вскоре примеру Мальгина последовали еще три мастера.

Последние дни Игорь почти не уходил из цеха. Время было расписано по минутам, кажется, вздохнуть некогда, и все равно порой наваливалась такая тоска — хоть волком вой. Вставала перед глазами Галя, тоненькая, светлая, и чудилось: кричит ему что-то, зовет на помощь… Когда становилось совсем невмоготу, Игорь, подремав пару часов на жесткой койке в красном уголке, превращенном в общежитие, шел к Василию Декабреву.

В общем-то, они никогда особенно не дружили, хотя в тридцать третьем работали рядом на сборке, а потом неожиданно стали родственниками. Но конечно, не родственные чувства влекли сейчас Игоря к Декабреву. Притягивала железная воля этого человека, рядом с которым стыдно становилось собственной, пусть минутной, слабости. Вот и сегодня, выкроив полчаса между сменами, Мальгин наведался на расточный участок.

Ночь. Последняя, как перед боем. Только что краном отправили на завершающую сборку обработанный за двенадцать часов корпус. Завтра за такое же время станочники должны сделать три корпуса и дальше работать в том же темпе, иначе все расчеты на выпуск в октябре ста сорока бронекорпусов вылетят в трубу и новое задание Государственного Комитета Обороны будет сорвано.