Моя жизнь - Айседора Дункан
Пароход направился в Триест, мы с Раулем чувствовали себя несчастными, по его щекам постоянно струились слезы. Я телеграфировала, чтобы моя машина встретила меня в Триесте, поскольку страшилась контакта с другими пассажирами поезда, и отправилась через горы на север в Швейцарию.
Здесь мы на некоторое время остановились на Женевском озере. Мы представляли собой странную пару, каждый был погружен в свою печаль, возможно, именно по этой причине мы представляли друг для друга хорошую компанию. Мы проводили дни на маленькой лодочке на озере, и наконец я вырвала у Рауля клятву ради его матери никогда не думать о самоубийстве.
Однажды утром я проводила его на поезд, он возвращался в свой театр. С тех пор я никогда не видела его, но слышала впоследствии, что он сделал очень успешную карьеру и произвел большое впечатление своим исполнением роли Гамлета, и это вполне понятно, ибо кто может произнести фразу «Быть или не быть» с большим пониманием, чем бедняга Рауль? Однако он был так молод, что, надеюсь, сумел обрести счастье.
Предоставленная самой себе в Швейцарии, я постоянно испытывала чувство подавленности и тоски. Я не могла подолгу оставаться на одном месте, но, снедаемая нетерпением, путешествовала по всей Швейцарии на своем автомобиле и, наконец, следуя непреодолимому порыву, вернулась в Париж. Я была совершенно одна, чье-либо общество стало для меня невыносимым. Даже присутствие моего брата Огастина, присоединившегося ко мне в Швейцарии, не смогло разрушить сковавшие меня злые чары. В конце концов я пришла в такое состояние, что даже звук человеческого голоса стал мне противен, а когда люди входили ко мне в комнату, они казались мне далекими и нереальными. Итак, однажды вечером я приехала в Париж и остановилась перед дверью своего дома в Нёйи. Его покинули все, кроме одного старика, присматривавшего за садом и жившего в сторожке привратника.
Я вошла в свою большую студию, и на мгновение вид голубых занавесей напомнил мне о моем искусстве, о моей работе, и я ощутила стремление вернуться к ней. С этой целью я послала за своим другом Хенером Скене, чтобы он аккомпанировал мне, но звук знакомых мелодий только заставил меня разрыдаться. В действительности я плакала впервые. Все окружающее слишком остро всколыхнуло в памяти те дни, когда была счастлива. Вскоре я испытала слуховую галлюцинацию – детские голоса в саду, а однажды, когда я рискнула войти в домик, где они жили, увидела их одежду и разбросанные повсюду игрушки, окончательно сломалась и поняла, что не смогу остаться в Нёйи. Я все же сделала над собой усилие и пригласила кое-кого из друзей.
Но ночью я не могла уснуть, я знала, что река находится в опасной близости к дому, так что в один прекрасный день, не в силах больше выносить эту атмосферу, я снова села в автомобиль и отправилась на юг. Неописуемая боль, терзавшая меня днем и ночью, отступала только тогда, когда я сидела в машине и мчалась со скоростью семьдесят-восемьдесят километров в час.
Я переправилась через Альпы в Италию и продолжила свои странствия – то я оказывалась в гондоле на каналах Венеции и обращалась с просьбой к гондольеру катать меня всю ночь, то оказывалась в старинном городе Римини. Одну ночь я провела во Флоренции, где, как я знала, жил тогда К., я почувствовала огромное желание послать за ним, но, зная, что он теперь обзавелся семьей и остепенился, побоялась, что его присутствие может принести только диссонанс, и решила воздержаться.
Однажды в одном маленьком приморском городке я получила телеграмму: «Айседора, знаю, что вы путешествуете по Италии. Умоляю, приезжайте ко мне. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы утешить вас». И подпись: «Элеонора Дузе».
Я так никогда и не узнала, как она обнаружила место моего пребывания, чтобы прислать телеграмму, но когда я прочла магическое имя, то поняла, что Элеонора Дузе – единственный человек, которого я хотела бы видеть. Телеграмма была прислана из Виареджо, находившегося на противоположной от меня стороне мыса. Я тотчас же выехала на своем автомобиле, предварительно отправив ответ, в котором благодарила Элеонору и объявляла о своем прибытии.
В ту ночь, когда я приехала в Виареджо, бушевал сильный шторм. Элеонора жила на небольшой вилле, далеко за городом, но она оставила мне записку в «Гранд-отеле» с просьбой приехать к ней.
Глава 27
На следующее утро я отправилась повидать Дузе, которая жила на розовой вилле за виноградником. Она шла мне навстречу по аллее, увитой виноградными лозами, и была похожа на чудесного ангела. Элеонора заключила меня в свои объятия, а ее дивные глаза излучали такую любовь и нежность, что я почувствовала то же, что, наверное, испытывал Данте, когда встретил в «Раю» божественную Беатриче.
Я осталась жить в Виареджо, черпая мужество в сиянии глаз Элеоноры. Она укачивала меня на руках, успокаивая мою боль, и не только утешала меня, но, казалось, вбирала мою печаль в свою собственную грудь, и я поняла, что не могла выносить общества других людей, потому что они играли комедию, пытаясь утешить меня забвением. Элеонора же говорила: «Расскажите мне о Дейрдре и Патрике» – и заставляла меня повторять все их слова, рассказывать об их привычках, показывать фотографии, которые она осыпала поцелуями и плакала над ними. Она никогда не говорила: «Прекратите горевать», но горевала вместе со мной, и впервые со дня смерти детей я почувствовала, что я не одинока. Ибо Элеонора Дузе являлась сверхчеловеком. Ее сердце было настолько огромным, что могло вместить всю трагедию мира, а душа ее была самой лучезарной из всех, что когда-либо озаряли мрачные печали земли. Часто, когда я гуляла с ней у моря, мне казалось, будто моя голова достигает звезд, а
