Ханс фон Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945
Между тем операция «Северный ветер» не достигла результатов. Атака двух штурмовых групп в заснеженных Вогезах и к западу от них захлебнулась.
Был разработан новый план. Наша и 25-я танково-гренадерская дивизии, делая выпад на восток из района к югу от Виссембурга, должны были прорвать «линию Мажино» и замкнуть в тиски противника в низинах у Хагенау[123].
Две дивизии передислоцировались восточнее с приказами приготовиться к переходу в наступление. Нас ждала еще одна кровавая битва.
Когда я уходил с дивизионного командного пункта, дежурный офицер штаба отвел меня в сторонку.
– Господин подполковник, – произнес он, – я чувствую себя обязанным сказать вам, потому что в ваших интересах и в интересах ваших солдат, чтобы вы знали: вполне вероятно, нашего дивизионного командира предадут суду трибунала. Десять дней назад Главное командование войсками на Западе потребовало от генерала Фойхтингера предоставить объяснения того, почему в ночь с 5 на 6 июня 1944 г. он находился не на командном пункте, а в Париже. Фойхтингер был в Германии, и мне пришлось ездить за ним туда 24 декабря, чтобы доставить в штаб-квартиру войск западного региона. Я обязан ввести вас в курс дела как командира нашей боевой группы, чтобы вы знали, отчего наша храбрая дивизия на таком плохом счету у высшего военного руководства.
Я утратил дар речи. В канун Рождества, когда мы вели отчаянные бои на Западном валу в Саарлаутерне, наш дивизионный командир находился дома.
Конечно, ни для кого из нас не было секретом сластолюбие Фойхтингера, его пристрастие к «дольче вита». Мы знали о его тесных связях еще в предвоенное время с функционерами фашистского режима высшего ранга и не одобряли этого. Как не могли мы понять, почему в решающие часы вторжения он находился в Париже, причем даже не в пресловутом «Особом Парижском штабе».
Мы, командиры, всегда оставались верны Фойхтингеру, отстаивали его, когда наши товарищи из других танковых дивизий ворчали по поводу стиля его руководства и образа его жизни. Однако даже мне теперь казалось, что это уж слишком.
Я никогда не забывал о «de mortuis nil nisi bene» («о мертвых либо хорошо, либо ничего») древних римлян, но, думая о наших отважных солдатах, сражавшихся со столь великой храбростью и самопожертвованием, о тысячах погибших и раненых, все же и я не могу не упрекнуть Фойхтингера.
В конце января 1945 г., когда закончился период ожесточенных боев, генерал Фойхтингер попрощался с нами, своими командирами. С невозмутимым видом он поблагодарил нас за службу.
В марте Фойхтингер предстал перед судом военного трибунала. Однако приговор смягчили «по приказу свыше», и под давлением обстоятельств он не был приведен в исполнение. Об обстоятельствах процесса над Фойхтингером я услышал уже много времени спустя, после своего возвращения из плена.
После освобождения из американского плена он перебивался то на одной, то на другой работе, пока не умер в конце пятидесятых, незадолго до начала нового разбирательства.
Сражение за Хаттен и Риттерсхоффен
В начале января 1945 г. в Вогезах лежал глубокий снег. В низинах между Виссембургом и Хагенау и в долине Рейна глубина покрова превышала четверть метра. Гражданское население было напугано тем, что война вновь прокатится по их жилищам. Во многих домах селян не было воды – трубы замерзли.
Виссембург – небольшой городок на севере Эльзаса у границы с Пфальцем. На склонах холмов вокруг Ландау, Арвайлера и Бергцаберна произрастает виноград, из которого делается знаменитый Пфельцер – Пфальцское вино. Недалеко к востоку протекает Рейн, на противоположной стороне которого расположены Баден-Баден и Шварцвальд.
Между восточными склонами Вогезов и Рейном лежит широкая низменность, простирающаяся на юг до самого Страсбурга.
Наш район сосредоточения находился к северу от Виссембурга. К месту назначения мы вышли после тяжелого марша по обледеневшим дорогам ночью с 5 на 6 января.
Планировалось, что в следующую ночь у нас в тылу дислоцируется 25-я танково-гренадерская дивизия, которая до того не смогла прорвать «линию Мажино» к западу от Вогезов. Задача состояла в совершении броска через «линию Мажино» в южном направлении возле восточных предгорий Вогезов силами двух боевых групп. Нам предстояло перекрыть все пути через них и перерезать линии неприятельских коммуникаций со Страсбургом.
Я затребовал карты с точным указанием расположения блиндажей и прочих фортификаций неприятельского укрепрайона. Карт не оказалось. Как выяснилось, таких карт не было даже в высшем эшелоне. Зато – видимо, желая подбодрить нас – нам сказали, что на «линии Мажино» почти нет противника, так что она не представляет собой серьезного препятствия.
Итак, 6 января мы выступили на юг «вслепую». Не успев выйти к блиндажам, мы столкнулись с ожесточенным противодействием и угодили под огонь американской артиллерии. После полудня обе боевые группы все же сумели потеснить противника, однако прорваться через заслоны «линии Мажино» нам не удалось.
Мы продолжали наступление и в ночь с 6 на 7 января. Над долиной Рейна лежал густой туман, видимость была не больше нескольких сотен метров. Вдруг мы напоролись на первый дот, из которого нас встретили яростным огнем. Головные цепи и сопровождающая SPW наткнулись на минное поле, артиллерийский обстрел усилился. Не приходилось сомневаться в том, что противник намерен удержать позиции по «линии Мажино» при любом раскладе и сохранить в неприкосновенности маршруты сообщения как со Страсбургом, так и с берегом Рейна. Сил нашей дивизии, численно не превышавшей в тот момент гренадерского полка, для того чтобы пробиться, не хватало.
От пленных, взятых нами на подступах к «линии Мажино», мы знали, с кем имеем дело: опытная 79-я пехотная дивизия, части 14-й бронетанковой и 42-й пехотной дивизий армии США, а также сильная артиллерия. С ними нам и пришлось сражаться на протяжении следующих 14 суток.
В группе армий, похоже, начали осознавать, что американцы намного сильнее, чем предполагалось.
8 января танкисты капитана Херра с гренадерами и саперами вновь двинулись на юг. Штурмовому отряду с 12 «пантерами» удалось вынудить к сдаче защитников одного из дотов, подбить три «шермана» и взять множество пленных. Одна «пантера» подорвалась на мине. Затем неприятель обрушил на захваченный нами дот такой мощный артиллерийский огонь, что Херр, потеряв 20 гренадеров и саперов, сидевших на броне его танков, был вынужден отойти.
Из группы армий поступили новые приказы: «Двое суток назад нам удалось создать береговой плацдарм (иначе предмостное укрепление) на левом берегу Рейна, южнее Хагенауского леса и к северу от Страсбурга. С этого плацдарма предстоит нанести удар в западном направлении с целью перерезать коммуникации противника к северу от Хагенауского леса. 25-я танково-гренадерская дивизия выступает на запад 9 января по северной опушке леса, прорывает «линию Мажино» и наступает к восточным склонам Вогезов. 21-я танковая дивизия действует у нее на правом фланге и, пробив бреши в обороне противника, также немедленно выдвигается на запад».
