Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой
Врачи залили рану йодом, забинтовали голову и отпустили. Хотели отобрать курицу, но Динара и Иосиф не отдали: “Раненому нужен бульон”.
В общежитии мнения разделились. Динара и я хотели зажарить курицу быстро, на сковородке. Иосиф по природе гурман. Пошел по коридору общежития, в четыре ночи стучался в комнаты и спрашивал лавровый лист и специи для сациви. Гурман хотел оприходовать голландскую курицу по полной программе: на первое бульон, на второе сациви.
В ту ночь мы заснули голодными. Курицу оставили на подоконнике меж оконными стеклами. Прошло три дня. Лекции, просмотры, суета… Динара зашла к нам, робко спросила:
– Может, всё-таки зажарим?
Иосиф рявкнул:
– Завтра сациви! Надо купить грецкие орехи!
Прошло еще три дня. Вновь вошедшая в нашу комнату среднеазиатская принцесса молча понюхала голландскую дичь и сказала:
– Пахнет.
Понюхали и мы:
– Воняет.
Динара открыла форточку, и курица полетела в снежную пургу. Снизу раздался истошный крик. Вскочив на подоконник, мы сквозь форточку увидели жителя городка Моссовета, лежавшего в снегу. “Убила!” – прошептала Динара. На жителе Моссовета была заячья ушанка, она, видимо, его и спасла. Он встал, поднял целлофановый снаряд и, шатаясь, пошел, не выпуская курицу из рук.
– Летучий голландец, – сказал Иосиф, – он вечно падает и будет падать на наши головы…
– Летучая голландка, – поправила Динара.
Странно, все описанные мною люди исчезли из моей жизни. Нет мамы, нет Бахтияра, нет Феллини, нет Аристова, нет Чхаидзе, нет Асановой… Нет многих других, которых я очень любил и люблю и которые “быстро исчезли”. От каждого из них я так много получил… Даже статистка, похитившая из папиного пиджака в 1955 году пачку купюр для спальни, сделала свое доброе дело. Она привела меня на съемочную площадку. На другой день я, разыскивая воровку, пришел на съемки, где, прождав весь день, на всю жизнь полюбил безумную, бессмысленную (на непосвященный взгляд) суматоху киносъемок. С тех пор не могу жить без трех слов: “Внимание, мотор, камера!”
Фотография 35. 1984 год
Чухрай – мой мастер по ВГИКу, я учился в его мастерской, но рассказ этот о Теймуразе Миндадзе, которой осенью сорок третьего года, в самый разгар войны с фашистской Германией прыгнул с самолета и обнаружил в воздухе, что парашют его не раскрылся. Теймураз камнем летел к земле, но сориентировался и нацелился на одиноко стоящее в поле дерево. Ворвавшись в листву, сбив множество мелких и крупных веток, Теймураз Миндадзе свалился на подмерзшую землю. Не знаю, можно ли верить его словам, но после недолгого обморока он встал, отер кровь с рассеченной губы и пошел искать партизанский отряд (дядя Теймураз говорил мне, но боюсь ошибиться) то ли Кузнецова, то ли Ковпака. Пролетев семьсот метров, дядя Теймураз стал хромать, обрел кличку Кочли Темо (хромой Темо). После войны лейтенант вернулся в свою грузинскую деревню Лио, женился на Лизико Торошелидзе. Никто, даже Лизико, не знал, что Теймураз в украинско-белорусских лесах пускал под откос фашистские эшелоны, взрывал и поднимал в воздух мосты. Кто в это мог поверить, глядя на низкорослого мужчину с густой щетиной на щеках, в затертой гимнастерке со значком Осоавиахима на груди? Ни одной боевой награды!
Правда, какое-то время Теймураз носил медаль “За взятие Берлина”, купленную на кутаисском базаре у вора-карманника. Благодаря этой медали я и выделял дядю Теймураза среди многочисленной маминой родни. Работал Теймураз Миндадзе бригадиром виноградарей в колхозе имени Надежды Крупской. с Лизико Торошелидзе сотворил четырех детей. Трех красивых, как мама, одну дочь, похожую на папу.
Дядя Теймураз появлялся в нашем доме по особым случаям, когда приезжал в Тбилиси получать почетную грамоту “Лучший бригадир Грузинской ССР”. Помню групповую фотографию, на которой сотни три лучших бригадиров Грузии любовно прижимаются к главному коммунисту республики Василию Павловичу Мжаванадзе. На этой фотографии Теймураз стоит рядом с Мжаванадзе и словно хочет о чем-то спросить его. Я даже знаю о чем, помнит ли Василий Павлович Мжаванадзе ту пустую бутылку.
Мжаванадзе во время войны был боевым генералом, знался с Иосифом Виссарионовичем Сталиным и мог себе позволить то, что не могли позволить многие маршалы и командующие армий. Однажды генерал Мжаванадзе со своей дивизией вышел к Азовскому морю и закрепился на его берегу. Генерал взял бутылку из-под кахетинского вина, окунул ее в воды Азова, заполнил и велел отослать в Москву, в Кремль, генералиссимусу Иосифу Виссарионовичу Сталину, сообщая этим, что немцы отбиты и воды Азова наши. Иосиф Виссарионович получил подарок, оценил юмор генерала по достоинству, но велел спрятать бутылку на кухне. “Не выливать азовскую воду”, – был приказ вождя.
Прошло немного времени. На южных фронтах случились перемены не в пользу генерала Мжаванадзе. Дивизия, которой он командовал, была вынуждена отступить от берегов Азова километров на пятьдесят. Узнав об этом, Сталин приказал принести с кухни бутылку. “Отошлите генералу Мжаванадзе и передайте, что я требую эту воду вылить назад в Азовское море немедленно по прибытии бутылки в его распоряжение”. Мжаванадзе в расстроенных чувствах принял бутылку. Вызвал Теймураза Миндадзе и велел тихоне-партизану пробраться через занятые немцами территории к Азовскому берегу. Там раскупорить бутылку и вылить содержимое. “Но почему Мжаванадзе именно тебя попросил это сделать, дядя Темо?” – спросил я. Теймураз улыбнулся, не ответил мне.
Пять дней, пять ночей пробирался дядя по немецким тылам. Он рассказал мне об ужасах, пережитых им. Немецкие овчарки хотели выгнать его из болота, где он спрятался на дне и весь день дышал через тростинку, – немцы не могли понять, что за зверя облаивали собаки. Прожорливые пиявки облепили лицо дяди Теймураза, прокрались под гимнастерку, сапоги, кальсоны и наслаждались дядиной кровью. Ночью, обескровленный, он продолжил путь к Азовскому морю. К концу пятого дня дядя подошел к берегу. Азов цвел. Зеленые водоросли поднялись со дна. В небе пели птицы. Теймураз опустился на колени, откупорил бутылку, слил воду в море. Я спросил дядю: “Зачем ты шел до Азова? Ведь мог, уйдя от генерала Мжаванадзе на сотню шагов, вылить эту воду в любом ручье. На неделю залечь в стогу сена, отоспаться и вернуться к генералу с выполненным заданием”.
“Ты ничего не понимаешь, мальчик”, – сказал мне Теймураз.
Нарисовав портрет Теймураза Теймуразовича Миндадзе, я предлагаю совершить небольшое путешествие по пространству, называемому Алазанской долиной.
