Александр Кацура - Дуэль в истории России

История российских дуэлей при близком и внимательном ее рассмотрении являет собою некое окошко, через которое можно разглядеть что-то глубинное и своеобразное в великой драме русской жизни. По благородству поведения на дуэлях русские дворяне порой могли бы соперничать с Дон Кихотом. Да и в самой их жажде ссор и поединков было немало донкихотского. А все дело, видимо, в том, что русское дворянство, сложившись как единое сословие с общим сословным понятием чести довольно поздно, в качестве поля борьбы за свободу и личное достоинство долгое время не могло сыскать ничего иного, кроме поля дуэльного. И оно кинулось туда с той же страстью, с какой герой Сервантеса кидался на ветряные мельницы.

Европейская дуэль вошла в высшее русское общество с ветром европейской свободы. Дуэльный обычай оказался одной из плат — и нелегких плат — за право дышать ее свежим воздухом.

Не следует думать, что этот обычай впервые проник на российские пространства лишь в XVI веке. Древняя Русь времен походов княжеских дружин на Византию знала традиции поединков, очень похожих на поединки европейского рыцарства той поры. Исторические судьбы, однако, постепенно начали отдалять Русь от Европы. По целому ряду причин в XII веке (время возникновения московской государственной, самовластной политики князей Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского) Русь повернулась спиной к Европе, лицом к Востоку. Азия принесла дыхание восточного деспотизма, одна из черт которого — пренебрежение к личности, утрата значимости ее достоинства и необходимости это достоинство защищать. Влияние азиатчины многократно было усилено татаро-монгольским нашествием.

Прошли столетия. Русь вновь обрела независимость. Но и в XVI веке, во время Ивана Грозного, Московское государство оставалось типичной азиатской деспотией. Авторитарная государственность той поры не создавала благоприятных условий для расцвета личности, не позволяла стране включиться в европейское Возрождение.

И нужен был Петр, чтобы расчистить путь для западных влияний, для духа свободы, личного достоинства и, в конце концов, для дуэли, этой смертельной забавы свободных людей, — надо было ему бежать из Москвы к финским болотам и там строить новую великую столицу. Именно там, на берегах Невы, российское дворянство в ревностном служении дуэльному обычаю постепенно превзошло своих учителей-европейцев. История российской дуэли XVIII–XIX веков — это, по сути, часть истории Санкт-Петербурга.

Если в Москве до этого и случались поединки, то среди иноземцев. Например, в знаменитой Немецкой слободе, о чем писалось в первых главах этой книги. В северной же столице дуэльные традиции быстро распространились в среде русских людей. Веяния эти докатились и до древней столицы, и до провинциальных уголков обширной России. И если мы читаем описания офицерских дуэлей в затерянных на краю империи гарнизонах, то нет сомнения, что за каждой стычкой скрывается петербургский дух, петербургская мода.

Как только из прорубленного Петром окна потянуло вольным европейским ветром, начала пробуждаться в русских людях энергия свободы, подавленная столетиями рабства, энергия, истоки которой восходят к временам дружинной вольницы. Еще в несвободном, но идущем к свободе обществе возникает искаженно-преувеличенное внимание к поединкам чести.

Лишь в 1762 году был издан Закон о вольности дворянской, отменены телесные наказания для дворян. К началу XIX века появились поколения дворян непоротых. Однако не слабело духовное и политическое давление авторитарного государства.

Стихия свободы для военных дворян, конечно же, война. В мирные времена ее роль выполняли дуэльные баталии.

Где, как не на дуэли, можно было открыто продемонстрировать и личную храбрость, и ревнивое отношение к чести, и презрение к смерти? Где, как не на дуэли, можно было бросить вызов тирании, настоять на своем — и только своем — праве распоряжаться собственной жизнью? Отсюда жесткость и даже жестокость поединков. Даже если это поединок приятелей.

В образе русской дуэли, в ее эволюции мы можем увидеть три особенности и как бы три этапа:

— Дворянский этап (классическая дуэль). Это время порыва и нетерпения. Нетерпения почувствовать свободу для себя, чтобы потом задуматься о свободе для других (отсюда идеи дворянской революции — не осуществившейся).

— Разночинский этап (место дуэли начинает занимать террор, возникают планы насильственной переделки общества сверху донизу). Время утопических мечтателей, желающих освободить все общество и готовых для этой цели пролить кровь (и чужую, и свою).

— Маргинально-деклассированный этап (дуэль исчезает, обращаясь в свою противоположность — массовый террор и геноцид). Время исторических насильников, готовых ради ложных идей и своих узких интересов залить кровью весь мир (но все больше чужой, свою они берегут, как могут).

Во всех трех этапах поражает наличие (в разных масштабах) национального подсознательного комплекса суицида.

Сжатая столетиями тоска по свободе, однажды вырвавшись, не могла не привести к искажениям и перекосам в духовной жизни народа. Не отсюда ли крайности, так заметные в российском национальном характере? Именно в российском, а не только в этнически русском, ибо в котле российской истории переплавились в нечто сложноединое национальные характеры и восточных славян, и литовцев, и угро-финнов, и пришельцев из Европы (с общим названием «немцы»), и татар (а в дворянстве татарская ветвь заметна — еще от тех мурз, что шли на московскую службу при Василии Темном), и кочевников великого поля, и евреев, целым миллионом попавших в Россию при разделах Польши, и кавказских горцев.

И не от этого ли сильного порыва поразительный выход русской мысли и русского чувства на запредельные нравственные высоты, удивительным образом уживающиеся с самым темным, самым диким и безрассудным? Высоты неба и глубины ада, напряжение, которое острее и смятеннее Достоевского никто в мире, пожалуй, не обрисовал. Не случайно Достоевский, писатель, казалось бы далекий от дуэльных тем, все же затронул и этот нерв русской жизни (и в романах, и в повести «Кроткая»).

Касаясь возвышенной, так сказать, стороны дуэли, подчеркнем, что была, разумеется, и низменная. дуэлях дрались и подлецы, и хладнокровные убийцы-бретеры, и безответственные забияки, и просто случайные люди, втянутые в водоворот событий тиранией общественного мнения или же привязчивой модой. Не исключаем и того, что эта низменная сторона могла количественно превзойти, перевесить светлую, возвышенную. Числом перевесить — могла. Но не могла затмить. Ибо кровавые схватки, втянувшие в свой круговорот множество прекрасных русских людей, были превращенной формой борьбы за свободу и личное достоинство человека.