Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого

…Вчера произошло важное событие. У нас выпускают девочек в ремесленное училище в Канавино. Я остаюсь одна. Ты, наверное, не представляешь, какая сейчас в детдоме жизнь. Все девочки уезжают. Мы жили вместе 8 лет. Все плакали… Посылаю тебе свою фотокарточку. Я сфотографировалась с Надей Метлой. У нее тоже мама в Караганде, как и ты…

…Мамочка, я почти ничего не помню о том, как мы жили в Москве… Я совсем не помню твое лицо. Только помню, что ты была в синей кофте. Возьми меня как можно скорее отсюда.

Я 8-й класс, наверное, не закончу. Да и вообще, зачем я живу? Все равно я никому не нужна.

…После ужина мы все собираемся вместе и вспоминаем о прошлом или мечтаем о будущем. У нас в комнате девять человек. У Тамары Калининой мама в Акмолинске, а у Н. Х. папа едет к ней, у остальных родных нет…

В конце августа Людмила Иосифовна приехала в Городец. Весь ее багаж состоял из ватника и пачки писем. […] Лялю из детдома она забрать сразу не смогла — негде и не на что было жить (всей ее зарплаты хватало лишь на буханку хлеба). Кое-как устроившись в Балахне, на другом берегу Волги, она изредка виделась с дочерью.

…Меня укоряют отцом. А разве я виновата? Хоть ты мне и говорила: «Не обращай внимания», а разве можно терпеть? Я еле сдерживаюсь. На каждом шагу ко мне совсем другое отношение, чем к девочкам…

…Нам дали вязаные юбки. Я хочу ее сберечь для тебя, наверное, не заругают…

…Я ночью всегда вижу тебя во сне, а от тебя нет ни одного слова. Я так жду нашей встречи.

В детдоме у нас сейчас очень холодно, топлива почти нет. Зато в школе наш класс самый теплый. Я по возможности просиживаю там до трех часов, пока голод меня не выгонит. У меня сейчас так тяжело на душе, такое скверное настроение.

В конце апреля Людмила Иосифовна смогла наконец выехать в Белоруссию, в Новый Свержень, где жили ее родственники.

Здравствуй, милая мамочка! Получила сегодня твое письмо и беспредельно ему рада. Сообщаю тебе важное известие: в детский дом пришло распоряжение — всех воспитанников, имеющих родителей, отправить к ним. После экзаменов мне сразу нужно будет уезжать. Успехи мои в учебе удовлетворительные. Но сейчас самое главное сдать экзамены, и я всеми силами стараюсь как можно успешнее подготовиться. А потом уеду!

В июле Ляля приехала к маме. Началась новая жизнь, не менее трудная и все же счастливая […].

Прошли годы, состоялся XX съезд партии, и Ляля, молодой научный работник, биолог, пишет брату [в Горький]:

Левочка! Как я хочу сейчас не писать, а говорить с тобой, хочу сказать тебе одному, потому что ближе мамы и тебя у меня никого нет. Мои друзья рады за меня, за отца, а у меня нет радости, а только горе. Ведь мы никогда больше не увидим его, я его так никогда и не узнаю. Я всегда надеялась, что мы встретимся, а он в это время был уже мертв… Ты ведь помнишь его живого, помнишь, какой был у нас отец, и тебе, наверно, еще тяжелее…

ВОСПОМИНАНИЯ

Людмила Борисевич

Об Артеме Веселом

Людмила Иосифовна Борисевич (1901–1978) родилась в Минске в семье железнодорожного служащего. Закончила гимназию. Сдала экзамены в МГУ, но не была принята как дочь служащего. С 1924 года — секретарь у Артема Веселого. В 1927 году, став его женой, продолжала помогать ему в литературной работе. В декабре 1937 года была арестована и осуждена на 8 лет лагерей как член семьи изменника Родины. В заключении работала медсестрой. Освобождена в 1946 году, жила в поселке Новый Свержень, потом в Минске. После смерти дочери воспитывала внучку Елену.

[…] Когда и как он предложил мне работать у него, я не помню. Он жил на Покровке на II этаже, в коммунальной квартире. Я пришла по данному мне адресу. В первой комнате, обставленной бедно и просто, сидели старики [родители Артема]. Во второй, маленькой, около столика у окна сидел Артем.

[…] Он с деловым видом, без предисловий, предложил мне стул, стал объяснять, что я должна буду делать и сколько буду получать за это. По наивности или от смущения я поняла, что эту работу Артем взялся сделать сам кому-то, но ему некогда, так он, уже от себя, нанимает меня. Я еще не знала ни того, как писатели пишут книги, ни того, что Артем — писатель. […]

К открытию читального зала была уже в Румянцевке. Заказав или получив оставленные за собою накануне книги, усердно читала и выписывала: одно — в толстую клеенчатую тетрадь, другое — на отдельные машиночные листы. […]

С Артемом виделась только в Румянцевке, заказывала на завтра выбранные им книги, в дальнейшем научилась справляться с этим сама.

Попутно с материалами для «Гуляй Волги», что было моей основной работой, Артем задавал мне и для «России, кровью умытой» что-нибудь. Над «Россией» он работал беспрерывно. Не помню, когда сказал, что «Россия» — это жена, а «Гуляй Волга» — любовница, то есть отдых, для души.

Там же читал иногда сам или заходил предупредить, что есть работа у него. Это уже было, когда получил комнату на Тверской. И я стала по мере надобности заходить туда утром до Румянцевки. Показывала, что сделано, спрашивала — что дальше. Работала в строгих рамках его указаний. Но все мне казалось, что он мало думает о «Гуляй Волге», внутренне поглощен одной «Россией». Работа у меня была несложная, но скоро я вошла во вкус, увлеклась ею и была довольна, когда Артем куда-то уехал и у меня появилось чувство, похожее на ответственность.

Иногда вместо Румянцевки Артем диктовал мне новый текст, написанный, очевидно, накануне. Он или ходил по комнате, или сидел у стола немного позади меня, опершись о спинку моего стула. Писала я всегда карандашом и на хорошей бумаге. […] Я поспевала за его речью, но ужасно торопилась, писала механически, мало вникая в текст, ориентируясь на интонацию. […]

Иногда перед диктовкой заставлял меня выслушать текст и сказать свое мнение. И у меня хватало не то такта, не то ума держать свои «три гроша» при себе, хоть и чесался иногда язык […]

А если и случалось мне что-либо сказать, то я не была такою дотошною, как Татьяна Владимировна Толстая. В строчке о тишине в «Саду» Артем написал: «…Слышно дыхание пчелы, сидящей на цветке». «У пчелы нет легких», — заявила она ему. […] Это была настоящая графиня… Она была самой милой из интеллигентных женщин, с которыми довелось столкнуться в жизни Артему и отчасти мне. Она была поэтессой. Обаятельна в обращении и изящна по внешности. Кажется, хорошо относилась к Артему. […]