Юрий Владимиров - Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

После того как пушки окончательно установили на позициях и зарядили орудия полным комплектом снарядов, практически все бойцы и даже командиры отрыли себе маленькими саперными лопатами поблизости от пушек или грузовиков индивидуальные защитные окопы длиной около двух и глубиной более одного метра. Грузовики поставили на относительно безопасном расстоянии от орудий.

Я отрыл себе окоп на участке между пушкой и большим стогом соломы. От орудия до окопа расстояние составляло около 15 метров. Дно окопа застелил толстым слоем сухой соломы, принесенной со стога несколькими охапками. Той же соломой, положив ее на брустверы, замаскировал сверху окоп со всех четырех сторон. Но при этом, как потом обнаружилось, сделал большую ошибку: наложил этого очень легко воспламеняющегося материала слишком много и на широком пространстве, что позже едва не стоило мне жизни, о чем ниже скажу особо.

Затем снаружи окопа на слое соломы на брустверах разложил свои винтовку с патронами, патронташ, шинель, сумку с противогазом, саперную лопату и вещевой мешок. Патроны в мешке, патронташе и винтовке вскоре также оказали мне очень плохую услугу.

Пока мы занимались всеми этими делами, над батареей дважды большой группой пролетели вражеские самолеты, которые провели мощные безответные атаки на покинутую нами утром Лозовеньку. Однако стрелять по самолетам на этот раз мы не стали.

Глава 16

Наступил полдень. Небо было безоблачным, сильно грело солнце, погода стояла жаркой, иногда пролетали над полем разные птицы, где-то высоко на небе заливался песней жаворонок. Бои, проходившие до обеда впереди нас, восточнее, километрах в двух и более и за лесом, совсем утихли. Очень сильно захотелось спать.

Вдруг Вася Трещатов, находившийся на платформе пушки и возившийся с вышедшим из строя прицельным устройством, издал громкий крик: «Танки, танки идут, наверное, из Лозовеньки!» Все, кто услышал этот крик, устремили свои взоры в сторону села. Действительно, сзади, вдали от нас, километрах в двух и менее шли почти фронтом танки, но не точно с запада и по дороге от Лозовеньки, а по полю – юго-западнее села. При этом что-то не очень они были похожи на наши боевые машины.

Сомнения рассеялись, как только первый снаряд, посланный головным танком, разорвался совсем недалеко от пушки нашего первого огневого взвода, осыпав все пространство вокруг осколками. Стало ясно, что это немецкие танки, которые уже достаточно близко от нас. И весь наш орудийный расчет, включая меня, не дожидаясь команды лейтенанта Кирпичева, немедленно занял на пушке свои места. Так же поступили ребята на второй пушке.

Виктор Левин и я – оба наводчика быстро поставили ствол орудия точно в сторону цели, взяли головной танк в центр штрихового крестика на обоих стеклах для прицеливания и нажали на гашетки. Автоматически прогрохотали друг за другом пять выстрелов, и по огненному следу полета трассирующего снаряда мы увидели, что попали точно в башню танка. Но заметили также, что снаряды, будучи не бронебойными (а они у нас давно кончились), а только осколочными, совсем не повредили цель и просто взорвались об нее, отбросив от себя в разные стороны осколки.

Прибежал к орудию лейтенант Кирпичев, стал что-то кричать, но мы уже больше его не слышали. Совсем близко от первой пушки разорвался другой снаряд, посланный танком, и опять посыпались вокруг нас осколки. Мимоходом я заметил, что начала стрелять и вторая пушка батареи. Левин и я снова, как и в первый раз, произвели пять автоматических выстрелов. На этот раз наши снаряды попали в левую гусеницу второго танка, и он остановился. И такие же выстрелы сделали еще раза три.

Куда в эти моменты делся лейтенант Кирпичев, я совсем не обратил внимания и больше вообще своего командира в своей жизни не увидел, как и не столкнулся больше ни разу ни с командиром батареи Сахаровым, ни с ее комиссаром Воробьевым. И все другие события прошли у меня уже без этих важных в тот период моей жизни лиц. Не знаю также об участи командира второго огневого взвода Алексеенко, командира взвода управления, чью фамилию не запомнил, старшины Ермакова, санинструктора Федорова. Но кое с кем из рядовых бойцов в течение последовавших суток и недель встречаться приходилось, однако об этом речь будет позже.

…Вдруг один снаряд прилетел к нашей пушке совершенно с другой – юго-восточной – стороны, со стороны южной опушки леса. Он разорвался метрах в семи от моего индивидуального защитного окопа. Я невольно взглянул на юго-восток и увидел, что оттуда также движется к нашей же батарее, стреляя по ней, другая группа танков. Но Левин – первый наводчик, сидевший на кресле за стволом орудия справа от меня, этого еще не заметил и продолжал следить только за первой группой танков. Поэтому я, пропустив свою правую руку мимо ног заряжающего пушку Егора Зорина и прицельного Васи Трещатова, дернул ею Левина за левую руку и знаком показал, что нам грозит опасность и слева. Он среагировал на это очень быстро и повернул платформу пушки со стволом в новом направлении, одновременно сохранив ногу нажатой на гашетку орудия. Мы оба и здесь взяли на прицел передний танк и произвели по нему подряд пять выстрелов. Однако и сейчас наши снаряды лишь взорвались о броню танка, не причинив ему вреда.

В это же время те танки, которые приближались к орудиям с юго-запада, открыли по нам пулеметный огонь. Левин, усмотрев в этих танках более высокую опасность, захотел поставить ствол орудия на прежнее положение и стал соответственно вращать свой штурвал для поворота платформы пушки. А я, еще не понявший, откуда ударили пулеметы, начал громко возражать против действий напарника, но он не стал меня слушать и продолжил поворачивать пушку. Так у меня с Левиным произошла очень короткая – в два-три слова – перепалка. И когда ему, наконец, удалось добиться того, чего хотелось, он внезапно успел лишь крикнуть мне: «Юра, прощай!» И я увидел, что из его левого виска начала пульсировать из образовавшейся дырки и течь по лицу вниз алая струя крови. Это означало, что через голову Виктора насквозь прошла пуля и что его больше уже нет в живых. Но другие пули, свистевшие мимо ствола и приемника пушки, за которыми я, защищенный ими, сидел на своем кресле, в меня пока еще не могли попасть.

Громко застонал от угодившей пули и упал с платформы тяжело раненным заряжающий пушку Егор Зорин, спрыгнул с нее на землю прицельный Вася Трещатов, поползли прочь от орудия оба подносчика снарядов Пастухов и Леша Мишин. Я вмиг сообразил, что теперь дальнейшее нахождение на пушке бесполезно и, главное, очень опасно для моей жизни, и поэтому тоже быстро нырнул с кресла вниз, под платформу орудия, а оттуда на животе по-пластунски пополз по земле к своему индивидуальному защитному окопу.