Стивен Фрай - Дури еще хватает

Большую часть дня радостно просидел дома, вышел в семь, чтобы поехать на такси в Хаммерсмит. Бен (Элтон) в «Аполло». Сначала увидел его за сценой: Фил Мак-Интайр[169] организовал там бесплатный бар. Множество милейших людей. Эм с Кеном, Хью, Эйд с Дженни, Боб Мортимер, Рик Мэйолл… кого только не было. Бен в потрясающей форме. Господи, эти козлы из прессы, рассуждающие о Бене как о квинтэссенции всего комедийного зла… они и малейшего понятия о нем не имеют, попросту не имеют. Мало того, что он — один из мягчайших, добрейших миляг на свете, он также забавнее и умнее, чем они вообще могут себе представить.

Прием после его выступления был попросту абсурдным. Автор этих строк выпил слишком много водки. И вынюхал слишком много боливийского походного порошка. В какой-то миг Х пожелал получить дорожку, и я нарубил ему одну в сортире. Y тоже обойтись без нее не способен. Ушел в два, народ еще гулял вовсю.

Воскресные газеты, кофе. Норман Фаулер «консультируется со своими адвокатами», после того как в партийной рекламе лейбористов было сказано, что он, приватизировав «Национальную грузовую», стал членом правления новой компании. «Они не упомянули о том, что между этими событиями прошло девять лет», — жалуется он (и, возможно, жалуется справедливо). О боже, боже, боже. Мне слегка жаль его, потому что он — один из немногих членов кабинета Тэтчер, которые мне по-настоящему нравятся. Эпидемия СПИДа свалилась ему на голову, когда он был министром здравоохранения, и, давно уже уйдя в отставку, он продолжает работать в этом секторе и привлекать к своей работе все новых людей, хотя никаких, кроме собственной порядочности, причин у него для этого нет.

К Клизам на свадьбу сына Алисы Фэй. Встретил многих из тех, с кем плавал по Нилу. Питера Кука, Билла Голдмана, Иэна и Мо Джонстоун, Томаша Старжевски и т. д. и т. д. Свадьба прошла хорошо, хотя в парковом гроте было холодновато. Хорошая еда и вино, потом я по просьбе Алисы Фэй произнес небольшую речь. Потом поиграл в «Перудо» с Питером К., Томашем, Мартином и Брайаном Кингом. Билл Голдман обещал зайти ко мне в восемь, посмотреть мой компьютер.

Что и сделал. Он только что купил «Мак» и хотел понять, как тот работает. Билл не из тех, кого зовут технофилами, однако он положенным образом ахал и охал, пока я показывал ему, что умеет делать «Мак». Потом мы потопали в «Ле Каприс», поужинать. Я все еще протираю глаза и щиплю сам себя, стараясь поверить, что знаком с человеком, который сочинил «Буча Кэссиди» и «Марафонца» и так сильно вдохновил меня своими «Приключениями киношного ремесленника».

День проработал с Хью, правда, около двенадцати нас сбила с пути Эмма Томпсон, явившаяся с просьбой спасти ее погибшие труды. Она писала на «Маке» сценарий «Разума и чувств», используя для этого «беловой экземпляр». Каким-то образом все у нее сбилось. Текст она сохранила, но утратила форматирование и так далее. Мне удалось привести все в божеский вид, однако дефрагментация и прочее отняли очень, очень много времени.

Ей очень хочется, чтобы полковника Брэндона сыграл Хью, и столь же, как я понимаю, сильно — чтобы меня в этом фильме не было. Охо-хо, она совершенно права, тут и сомневаться нечего.

К шести отправился в галерею «Крис Битлз». Они устроили что-то вроде приема с продажей иллюстраций в пользу Национального общества предотвращения жестокости по отношению к детям. Присутствовали обычные подозреваемые — Клиз, Терри Джонс, Терри Гиллиам{145}, лорд Арчер, Фрэнк Торнтон[170] (ну ладно, он к обычным подозреваемым не относится) и многие другие. Провел там недолгое время, подписывая футболки, а затем оба Терри уговорили меня пойти куда-нибудь покормиться. Мы выбрали «Граучо».

Надрался, выпив много вина. Терри ушли, а я остался и еще пуще нарезался с Гриффом и Хелен Миррен{146}. Дома в час.

Волнующий день. Я знал, что впервые за сто лет проведу вечер дома. Пришла верстка «Гиппо». Шрифт, который они выбрали, мне ненавистен. Но что я могу сделать? Это «Палатино», а самое неприятное в нем — раздражающие меня “перевернутые запятые”, не скругленные, как вот “эти”, а безвкусно прямые, отвратные. Гарнитура, которой пользуюсь я, намного приятнее. А их гола, груба и попросту паршива. Полное говно.

Написали мы с Хью не много, вместо этого смотрели обсуждение бюджета, а после принялись читать сценарий Эммы, который я распечатал по ее просьбе для Хью. Работу она проделала потрясающую. Читается просто замечательно: у меня слезы текли, я в этот сценарий влюбился. История, конечно, отличная. Хью был бы великолепным Брэндоном.

А Эмме пять с плюсом — по-настоящему блестящая работа. Хреново то, что она права — для меня тут нет абсолютно ничего. Хоть плачь. Эта роль сделает Хью звездой, чего он полностью заслуживает[171], а искренне вашему придется сидеть как дураку дома, когда Хью, став Важной Персоной, полетит в Голливуд. Всегда знал, что так и случится, мне только трудно будет пережить всеобщие соболезнования…

Лег в разумно раннее время, совершенно трезвый.

Конец месяца, Душечка, пора тебя распечатать.

На этом — к добру или к худу — дневник неожиданно обрывается. Ну, не обрывается, конечно, однако все остальное я, похоже, на время утратил. Может, оно и правильно — предложить вам лишь это извлечение, а остальной дневник напечатать, вытянув его из пришедших в негодность жестких дисков, дискет и не раскрывающихся больше архивных файлов, после того, как я помру. Тогда мне уже не придется больше сохранять тайны личностей и обыкновений тех, кого я пока засекретил.

Скажу честно, прочитав приведенные здесь страницы, я попросту перепугался. Почувствовал себя человеком, который идет босиком по неосвещенному чердаку, то и дело наступая на рассыпанные кирпичики «лего». Прошел всего лишь двадцать один год, а мне кажется, что я заглянул в совершенно другой мир. Вот уж не думал, что я был столь деятельным, беспутным, энергичным и непоправимо глупым. Вести такую жизнь и каждодневно с таким усердием описывать ее — ни того ни другого я совершенно не помню. И даже не вполне понимаю, кем я в то время был. Если бы я сейчас вернулся в клуб «Граучо» 1993 года и увидел себя играющим в бильярд, бегающим каждые десять минут в мужскую уборную, то, весьма вероятно, не удержался бы и зарезал этого типчика. Как мне удалось столько всего написать и сыграть, не отдав концы, я и представить себе не могу. Если вы моложе, чем я, то — поверьте мне на слово, — решив, что вам удастся повторить мой порочный, порочный путь, вы сильно ошибетесь. Лучше считайте меня генетическим уродом, который сумел выжить на этом пути, — у вас такое не получится. И даже не пытайтесь проверить истинность этого утверждения. Verb sap., как говаривал мой школьный преподаватель латыни, — другое дело, что я его не слушал. Verbum sapienti sat est — умный понимает с полуслова.