Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России

А британский посол Бэкингхэмшир мог бы вообще попридержать при себе своё мнение о Бестужеве: уж по части хитрости, бесстыдной лжи и лицемерия английские дипломаты были большие мастера. А вот когда партнёры отвечают им той же монетой, они обижаются и надевают на себя тогу целомудрия. Да и вообще: были ли во времена Валишевского или после него дипломаты с безупречной репутацией? Может быть, князь Меттерних блистал честностью и высокими моральными качествами? Или херр Бюлов, сэры Грэй, Даллес, Идеи и иже с ними? Да и сегодня можем ли мы сказать, что, к примеру, американская или английская дипломатия не прибегают к блефу, дезинформации и лжи?

В 1749 году канцлер пишет длинное письмо посланнику Корфу в Копенгагене о том, как следовало бы тому обходиться с министром иностранных дел Дании Шулином. Профранцузски настроенный датчанин пытается увильнуть от принятых вместе с Россией обязательств по сохранению конституционного порядка в Швеции и объясняет свою позицию тем, что такие обязательства якобы могли бы возбудить в других странах зависть и подозрение, что пошло бы лишь во вред делу стабильности в Скандинавии.

Корф недоумевает над такой формулировкой, а Бестужев терпеливо и пространно объясняет ему, что это его нисколько не удивляет, поскольку профранцузские взгляды Шулина он знал, когда ещё был посланником Анны Иоанновны в Дании. Шулин коварен и хитёр, пишет Бестужев, а потому с ним нужно держать ухо востро. «Я слышал также помощию некоей посторонней переписки, — несколько загадочно сообщает он Корфу, — что ваше превосходительство изволили у некоторых тамошних ваших приятелей называть г. Шулина пенсионером Франции». И по-отечески предупреждает посланника от возможного скандала: «Ваше превосходительство можете легко себе представить, что если сие дойдёт до ушей г. Шулина, то он, спасая честь свою, подговорив двух свидетелей, потребует от вас отчёта». Поскольку доказать истинность своего утверждения Корф не сможет, то Шулин может за диффамацию потребовать отзыва посланника домой, что в своё время с Корфом проделал шведский министр граф Тессин. И заключение: чтобы не настроить Шулина антирусски, Бестужев советует Корфу быть гибче и по возможности уступить в чём-то непринципиальном, дабы «не привести оба двора в расстройку».

В этом эпизоде мы видим и осведомлённость канцлера в датских делах, стоящих далеко не на первом плане в Иностранной колллегии, и мудрый, государственный трезвый подход к делу, и мягкая, не оскорбляющая достоинство Корфа начальственная назидательность. Разве так действуют авантюристы?

Или затронем больной вопрос о мздоимстве. Как известно, Бестужев-Рюмин на всю жизнь сохранил тёплые чувства к Бирону. Когда Курляндия осталась без герцога, канцлер неоднократно ходатайствовал перед императрицей о возвращении Бирона в Митаву. Этим самым Россия освободилась бы от критики Европы об узурпации герцогства и укрепила бы свой авторитет в Балтийском регионе. Лояльность Бирона Бестужев предлагал контролировать взятием его сыновей на русскую службу (что, кстати, предлагал сам Бирон), но Елизавета категорически отказывалась от этой идеи.

И тем примечательней, что когда в 1749 году к Бестужеву обратился граф Гуровский, представлявший интересы Морица Саксонского, с просьбой за 25 тысяч червонцев поддержать кандидатуру Морица на пустующее место курляндского герцога, канцлер деньги не взял, хотя легко мог это сделать. Государственные интересы в данном случае перевесили, о чём Алексей Петрович писал фавориту графу Разумовскому: «Но я весьма верный её императорского величества раб и сын отечества у чтоб я помыслить мог и против будущих интересов её и государства малейше поступить».

Далее Валишевский пишет, что предание «относительно его дарований государственного человека, по крайней мере в России, стоит в полном противоречии с целой совокупностью столь согласных между собой документальных данных, что у историка на этот счёт не остаётся никаких сомнений… Этот ложный великий человек не обладает… никакими данными, кроме удачи, обусловленной внешними обстоятельствами, благоприятствовавшими ему, которые позволяли бы ему стоять в первом ряду среди людей не с ярлыком великого негодяя».

Заметим, что удача не так уж часто баловала Бестужева и на дипломатическом поприще, и в жизни вообще, а скорее наоборот. Взять хотя бы шведские дела, в которых русской дипломатии редко удавались крупные победы и удачи. Внешняя политика вообще определяется чаще всего обстоятельствами, не зависящими от министра иностранных дел. Удача удачей, но Россия в течение 15 лет вполне уверенно действовала в «концерте» европейских государств, причём в довольно неспокойное и чреватое всякими опасностями время. Во главе внешней политики Российской империи стоял в этот период А.П. Бестужев-Рюмин.

Интересный эпизод, характеризующий Бестужева с совершенно неожиданной стороны, приводит Соловьёв. Чтобы провести графа Брахе на пост лантмаршала (президента или спикера) шведского парламента — риксдага, посол России в Швеции Н.И. Панин в 1755 году на подкуп его депутатов запросил у Петербурга от 20 до 30 тысяч рублей. Панин, при вступлении в должность считавший использование денежных подкупов бессмысленным делом, по всей вероятности, успел за прошедшие 5 лет «ошведиться» и забыл про свои принципы пятилетней давности.

Петербург ему их быстро напомнил. Ответ канцлера на реляцию посла был подобен холодному душу. При этом Бестужев подчёркивал, что его письмо следует рассматривать как частное и дружеское, потому что над составлением официального ответа Иностранная коллегия ещё должна была потрудиться. В Петербурге, писал канцлер, никто и слышать не хочет о том, чтобы выдать Панину запрашиваемую им сумму, так что он просто не в состоянии что-либо сделать по этому поводу. В этой ситуации, по мнению Бестужева, остаётся только «предавать шведов их собственному жребию, довольствуясь одними безубыточными случаями вселять между ними… недоверенность и несогласие; образ их правительства сам то по большей части… делает; а что до посторонних денег принадлежит, то… пример неоднократных издержек… показует, что сколько нам волка ни кормить, он в лес убежит; …и какие бы мы великие суммы ни истощили, Франция с половинными издержками всегда больше нашего сделает…». Избрание графа Брахе, продолжает канцлер, ничего существенного для России не изменит, потому что он — швед и будет ничем не лучше предыдущего лантмаршала Унгерн-Штернберга, который, получив от русских мзду, лишь только вредил России. Таким же шведом, по мнению канцлера, был и посланник Швеции в Петербурге граф Поссе, который «сколько наружность ни наблюдает, есть однако же внутренно клятвенный мне и вам злодей, хотя к тому другой причины и не имеет, как только что он родился швед да таким и жизнь свою скончает».