Матюшкин Федорович - Повседневная жизнь Арзамаса-16

В таком поэтическом ракурсе виделись отношения двух метеослужб испытателям.

Полетное задание для экипажа самолета готовили военные, в него испытатели вписывали недостающие данные: высоту подрыва, высоту сброса, скорость при сбросе, ожидаемую мощность взрыва.

Экипажам ставилась боевая задача. Затем с аэродрома поднимались два самолета Ту-1б (ведущий — без бомбы, ведомый — с бомбой) и звено истребителей сопровождения МиГ-17, которые должны были охранять бомбардировщиков до боевого курса, а также негласно любыми способами не допустить отклонения курса самолета-носителя в сторону границы с Китаем или появления по курсу какого-либо другого объекта. Следом за боевым порядком взлетали два реактивных фронтовых бомбардировщика Ил-28, оборудованных специальными контейнерами со створками, управляемыми дистанционно для отбора газовых проб непосредственно из облака взрыва («гриба»). На боевом поле в непосредственной близости от эпицентра размещалось большое количество приборов для физизмерений, которые управлялись из специального сооружения. Приемные пункты радиотелеметрических станций (РТС) размещались в непосредственной близости от боевого поля внутри казематов, герметично закрываемых стальными дверями (приемные антенны размещались снаружи).

Несмотря на чрезвычайно трудные бытовые и прочие условия, поучаствовать в испытаниях и отметиться на них либо сувениром на память, либо каким-либо действием было престижно. Случались трагикомичные казусы.

12 августа 1956 года. Когда подъем изделия разрешен, по технологии с ним должен подниматься заранее назначенный на эту операцию испытатель. На этот раз — И. Ф. Турчин. Далее слово ему. «Я уже было хотел заходить в клеть, как ко мне обращается С. Г. Кочарянц (главный конструктор, впоследствии дважды Герой Социалистического Труда. — В. М.): „Иван Федорович, полковник Семенов, начальник сектора 9, просит меня, чтобы с изделием поднялся он, а не ты. Ты не обидишься?“ Безусловно, я согласился и не обиделся, так как знал характер Н. А Семенова: в общем, уступил ему столь же ответственную, сколь и почетную роль. Полковник зашел в лифт, закрыли дверь, начался подъем изделия. Я пошел в помещение подъемных механизмов клети, откуда руководил подъемом С. Г. Кочарянц. Все шло хорошо, но вдруг лифт, поднявшись на ¾ высоты башни (а это более 70 метров), заклинило. Что делать? — изделие снаряжено полностью. Советуемся с Самвелом Григорьевичем. Решаем спустить лифт вниз. Он прошел метра три-четыре и вновь встал. Как говорится, ни туда и ни сюда. Видимо, где-то искривились направляющие. До этого ход лифта много раз проверяли, все было хорошо, а тут — как на грех. Решаем приподнять лифт и бросить на ловители: возможно, исправятся искривленные направляющие. Безусловно, бросок этот неприятный, но другого выхода нет.

Лифт телефоном соединен с помещением подъема механизмов. Звонок полковника Семенова. Требует меня: „Так вас разэдак, что вы делаете?!“ Отвечаю: „Обращайтесь к Кочарянцу — он ответственный“, — и бросил трубку. Предпринимаем еще две аналогичные первой попытки исправить лифт, но снова безуспешно.

Вдруг к нам с бранью влетает полковник Семенов, бледный, перепуганный. Мы были поражены: как он мог выбраться из лифта?! Двери закрыты настолько герметично, что открыть их невозможно. Правда, есть окошечко размером примерно 40 на 60 сантиметров, но ведь нет площадки, расстояние между лифтом и конструкцией башни довольно большое. Сам же Николай Александрович крупного телосложения, широкоплеч, ростом, пожалуй, больше двух метров, но, конечно, крепок, силен. Однако едва ли он смог бы пролезть в это окошечко. Но как ни старались мы у него выспросить, каким же образом удалось ему выбраться из „западни“, так и не сказал. Бросил только: „Приспичит — и в игольное ушко пролезешь!“ Кстати, после исправления дефекта больше полковник Семенов в лифте не ездил».

К началу 1956 года в СССР было проведено два десятка ядерных испытаний, а в США — 66, да в Англии — 3 взрыва. Гонка вооружений нарастала, но СССР отставал. За три года, с 1956 по 1958, было произведено 54 ядерных взрыва на двух советских полигонах. Случались дни, когда в день гремели 3–4 испытательных взрыва. Но американцы за тот же период испытали 108, а англичане 18 ядерных зарядов. С марта 1958 года в одностороннем порядке СССР объявил о моратории на ядерные испытания на полгода, предложив другим державам последовать его примеру, однако наши западные «коллеги» игнорировали эти предложения. Это, естественно, подстегнуло наших теоретиков и конструкторов к продолжению работ по совершенствованию ядерного оружия: повышению мощности, удешевлению его стоимости, повышению боеготовности и безопасности его обслуживания.

Увеличение мощности зарядов вызвало необходимость создать более безопасный для окружающих полигон. Испытание бомбы «по третьей идее» привело к потере половины окон в Семипалатинске и повреждению городка самого полигона. Не устраивала военных и частая зависимость от «розы ветров», которая сильно ограничивала по времени проведение испытаний. К тому же американцы уже начали проводить испытания для военно-морского флота. Вслед за взрывами над японскими городами они взорвали бомбы на атолле Бикини (1946), в том числе одну под водой, провели ряд взрывов в Тихом океане.

Советские моряки, как и представители остальных видов Вооруженных сил, приезжали на Семипалатинский полигон изучать поражающее воздействие нового оружия на технику и вооружение военно-морского флота. На опытном поле размещались фрагменты корабельных надстроек, катера, торпеды и торпедные аппараты. Но не было точного представления о том, какие повреждения реально произойдут при размещении образцов военно-морского вооружения в привычных условиях морской стихии. К тому же с 1955 года, когда была разработана первая торпеда с атомным зарядом, испытания в воде, с оценкой воздействия взрыва на корабли вероятного противника, стали реальной необходимостью.

Место для полигона выбрали на островах Новой Земли. Полигон подчинялся 6-му Управлению ВМФ. Научным руководителем полигона стал начальник Ленинградского НИИ, доктор физико-математических наук, профессор, инженер-капитан 1-го ранга (впоследствии — вице-адмирал) Юрий Сергеевич Яковлев, прекрасный ученый и руководитель, к сожалению, раньше времени ушедший из жизни (лейкоз). Командный штаб размещался на корабле «Эмба» (бывшая личная яхта Геринга). Из-за сложности каменистого рельефа водной акватории управление опытным полем осуществлялось по радиолинии. В 1955 году (21 сентября) в губе Черной были проведены первые подводные ядерные испытания торпеды, продемонстрировавшие высокую эффективность борьбы с подводным и надводным флотом вероятного противника. Заряд торпеды для первого подводного ядерного взрыва собрал Евгений Аркадьевич Негин.