Лэнс Армстронг - Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни

Тайлер услышал удар раньше, чем увидел столкновение. «Звук был просто ужасный, — рассказывал он впоследствии. — Я думал, тебе конец». Он услышал удар и скрежет. Затем увидел мой полет через капот автомобиля. Я приземлился на дорогу головой вниз. Насмерть перепуганный водитель ударил по тормозам, выскочил из машины, подбежал ко мне и, как последний идиот, спросил, все ли у меня в порядке. Поначалу я думал, что так и есть. Я не потерял сознание и вроде бы ничего не сломал. Мой велосипед, похоже, пострадал больше меня. Он лежал посреди дороги бесформенной кучей металла и резины. Рама развалилась на три части.

Я постарался успокоить водителя и сказал, что у нас все в порядке и что мне не нужно никакой помощи. Я позвонил Кик по мобильнику и попросил ее приехать и забрать нас. Мне все еще не верилось, что я мог налететь там на машину. Степень вероятности такого события вы можете оценить сами: ожидая, пока моя жена приедет и подберет нас, мы с Тайлером и Фрэнки просидели на обочине целый час. Первая увиденная нами машина была машиной Кик. Весь час дорога оставалась совершенно пустынной.

Я ждал, что на следующее утро мне будет плохо, и был прав. Но боль в шее и верхней части спины оказалась не просто острой, а запредельной. Я не мог повернуть голову и при каждом движении чувствовал, будто мне в спину втыкают кинжал. Мы поехали в больницу, где я провел какое-то время со старым другом, компьютерным томографом, который выявил у меня трещину в седьмом позвонке. Проще говоря, я сломал себе шею. После стольких лет безуспешных попыток мне это наконец удалось. Несколько дней мне пришлось провести в постели. Как только слух о несчастном случае дошел до ушей спортивной прессы, это вызвало волну спекуляций на тему моей поездки в Сидней. Журналистам я сказал, что все будет зависеть от врачей, но для себя решил, что, если они не отнесут мою травму к разряду смертельных, я поеду. Я уже успел объездить полмира, но еще ни разу не был в Австралии, и вряд ли когда-нибудь в этой жизни у меня появится более удобный повод там побывать. Как только я оказался в состоянии сесть на велосипед, мы возобновили тренировки, хотя мне все еще трудно было поворачивать голову. Но я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы набрать форму, и постепенно шея начала поворачиваться лучше. К тому времени как мы сели на самолет в Сидней, я чувствовал себя на 80 процентов здоровым, и у меня была еще неделя, чтобы продолжить тренировки и окончательно восстановиться. В программе Олимпийских игр я собирался выступить на двух дистанциях: в длинной шоссейной гонке с общим стартом и в более короткой индивидуальной гонке с раздельным стартом. Свои шансы в шоссейной гонке я расценивал не очень высоко, поскольку она проходила на равнинной трассе, благоприятной для спринтеров, зато в разделке надеялся на золото.

Сидней полностью оправдал все наши ожидания. Изумрудные воды бухты плескались прямо у подножия небоскребов, а мангровые деревья укрывали в своей тени древние особняки в викторианском стиле. Единственное, что огорчило меня в Сиднее, — это результаты моего выступления. Я финишировал тринадцатым в шоссейной гонке, победителем которой стал Ульрих. Это не вызвало у меня особого разочарования, поскольку равнинные трассы не моя специализация. Реальную надежду на золото я связывал с индивидуальной разделкой.

Но мои надежды не оправдались, и мне пришлось довольствоваться бронзой.

Нам предстояло проехать три круга от сиднейского крикетного стадиона до пляжа и обратно. К моменту своего старта я уже знал, что мой товарищ по команде «Postal» Вячеслав Екимов показал фантастически быстрое время. Я начал достаточно резво и к концу первого круга отставал от него всего на секунду. Но после полутора кругов разрыв увеличился до 3 секунд. Мне казалось, что я просто не могу заставить свое тело двигаться быстрее. Я крутил педали изо всех сил — судя по показаниям кардиомонитора, — но все равно продолжал терять секунды. После двух кругов я уступал 6 секунд, а на третьем и последнем круге почувствовал, что отстаю еще больше. Мне так и не удалось сократить разрыв; для меня Олимпиада прошла без чудес. Я прошел дистанцию за 58 минут 14 секунд, уступил 34 секунды Еки, 26 секунд — Ульриху и получил бронзовую медаль.

Ехать быстрее я просто не мог. Когда ты готовишься к соревнованиям, показываешь все, на что способен, но не добиваешься цели, остается только сказать: «Я не заслужил победы». Так было и со мной. Еки заслужил каждый грамм золота в своей медали. И все же, несмотря на горечь своего поражения, я радовался его успеху, потому что перед этим он сделал все, чтобы помочь мне выиграть «Тур».

После церемонии награждения я спокойно прошел мимо своего велосипеда и весело поцеловал жену. Кик гордилась мной; позднее она рассказывала, как ей хотелось, чтобы Люк был постарше и смог правильно понять все, что произошло в тот день. Это помогло бы ему научиться переносить неудачи так же, как его отец. Ее слова заставили меня гордиться этим поражением не меньше, чем любыми победами, которые я когда-либо одерживал на глазах у жены.

Иногда мне кажется, что главная заслуга рака в том, что он разрушил во мне барьер косности суждений. До болезни я оценивал свои поступки исключительно как «победы» или «поражения», но она навсегда избавила меня от глупой суетности. Наглядный тому пример — история с моей шевелюрой. Раньше меня постоянно заботила моя внешность, и, перед тем как выйти из дому, я обязательно поправлял прическу. Теперь этот вопрос меня не волнует. Жена стрижет меня под машинку, и такая прическа требует так мало ухода, что я намерен соблюдать этот стиль до конца жизни.

После болезни я стал обращать гораздо меньше внимания на то, нравлюсь ли я людям, а с рождением сына этот вопрос стал волновать меня еще меньше. Главное, что я нравлюсь своей жене и, надеюсь, буду нравиться своему сыну. Кроме их любви и признания, мне теперь ничего не нужно. Между тем мы готовились к празднику. Было 1 октября, а на следующий день, 2 октября, исполнялось ровно четыре года с того момента, когда я узнал, что у меня рак. В мире раковых больных такая дата считается очень важной, а для меня она была самой важной датой в моей жизни, более важной, чем день рождения или любой другой праздник. Никакие победы или поражения не могли идти с ней ни в какое сравнение.

Кик называет эту годовщину днем «Carpe diem», чтобы напомнить нам о необходимости пользоваться моментом. Каждый год в этот день мы радуемся тому, что живем на этом свете. Мы каждый раз напоминаем себе, что моя победа над раком — это миф. Рак победили лекарства. Рак победили врачи. Я просто выжил. Мы напоминаем себе, что если судить по самым последним показателям выживаемости при раке, то меня не должно быть в числе живых.