Реймонд Пристли - Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

Прежде чем снять лагерь с ледникового языка, мы собрали лишнее снаряжение, зарыли его в снег и рядом поставили бамбуковый шест, на случаи если придется вернуться или если корабль пройдет настолько близко, что заметит его. В числе оставляемых вещей была пустая банка из-под керосина, покрытая, как все такие банки, ярко-красной эмалью. Кемпбелл выцарапал на ней острием ножа четкую надпись, хорошо выделявшуюся металлическим блеском на красном фоне. Надпись, предназначавшаяся капитану корабля, гласила: «Партия ушла отсюда 21.Х.12. Все здоровы, идем на мыс Эванс».

Южный склон языка был надежно покрыт снегом, так что мы без труда спустились на морской лед. Снова соорудили «двухпалубник» и в течение нескольких часов шли довольно быстро. Вскоре, однако, мы попали на тяжелые торосы, тянуть сани опять стало трудно и наши ослабленные желудки взбунтовались. Первым серьезно занемог Браунинг и был вынужден покинуть свое место в упряжи, за ним следовал Кемпбелл, и на следующий день нам пришлось рано стать на ночевку. Этот день вообще выдался неудачный дальше некуда: света было мало, под ногами вместо скользящей поверхности неизвестно что, да еще к тому же дует отвратительный южный ветер. Зато мы имели удовольствие увидеть первого в этом сезоне поморника, хотя радость свидания была несколько омрачена краткостью его визита. При наших аппетитах мы сочли, что он вел себя по крайней мере невежливо.

Двадцать третьего октября положение несколько улучшилось, и мы шли с приличной скоростью до 4 часов пополудни, когда увидели на морском льду около небольшой бухточки лежащего тюленя. Мы покинули остров Инекспрессибл, имея запас мяса на двадцать восемь дней, но из них двадцать три уже миновали, а мы проделали безусловно меньше половины пути, хотя наиболее трудная его часть осталась позади. Кроме того, мясо постепенно портилось из-за того, что брезентовые мешки плохо защищали его от солнца. Сначала они вполне отвечали своему назначению, но достаточно было одного-двух солнечных дней, чтобы мясо потекло, на мешках образовались кровяные подтеки красного и бурого цвета, и с того момента воздействие тепла на наши продукты усилилась в десять раз. Дальнейшее употребление мяса угрожало нам в самом ближайшем будущем новым птомаиновым отравлением, на сей раз скорее всего смертельным.

Естественно, при виде тюленя мы испытали бурную радость. Остановились и разбили бивак намного раньше обычного, и Браунинг с Абботтом немедленно отправились на охоту. Остальные тоже не заставили себя ждать. Мясо разрезали на кусочки, дали ему замерзнуть и уложили в мешки, выбросив из них их содержимое. По возвращении в лагерь устроили роскошный обед, суп сварили с тюленьей печенью, почками и мозгами, каждый мог есть сколько угодно, но по меньшей мере двоим из нас это не пошло впрок. За этот день мы довольно хорошо продвинулись вперед, но идти по-прежнему было трудно, так как мы все еще находились в районе льдов, подвергавшихся сжатиям. Один раз сани перевернулись, несчетное количество раз мы находились на волосок от аварии, потому что старые сани шли так, словно были нагружены железными рельсами. Браунингу получшало, но Кемпбелл чувствовал себя еще очень плохо и не мог идти в общей упряжке. Постоянные подтягивания и переносы саней подорвали силы наших больных, а плотный обед и вовсе их доконал. Отныне у нас было достаточно мяса, но зато рацион сухарей пришлось уменьшить с четырех до двух штук в день.

Назавтра тюлени встречались нам уже в большом количестве, и мы опять сделали преждевременную остановку, чтобы добыть как можно больше печени для супов. Она компенсировала недостаток углеводов, то есть сухарей, от которого мы сильно страдали. Печень изобилует питательными веществами, поэтому мы старались класть ее в супы побольше.

И в этот день мы снова прошли довольно приличное расстояние – миль, наверное, семь или восемь [11,3-12,9 км] – и заночевали напротив мыса, который показался нам северной оконечностью залива Трипп. Правда, полной уверенности у нас не было, так как мелкомасштабная карта Кемпбелла с немногими нанесенными на нее географическими точками не позволяла хорошо сориентироваться, а другой у нас не было.

Двадцать пятого после тяжелого рабочего дня стали лагерем напротив острова Трипп, в глубине залива, а утром я на лыжах отправился осматривать остров и собирать геологические образцы. Трипп находился в трех или четырех милях [4,8-6,4 км] от лагеря в направлении нашего маршрута, и мы условились, что после завтрака партия снимает лагерь, пакуется и идет к островам на юг, где мы и встречаемся. Осмотр острова занял у меня все утро, и я присоединился к товарищам в двух милях [3,2 км] от лагеря, как раз когда они кончали ленч.

Сначала идти было плохо, но дальше лед стал заметно лучше, и сани на железных полозьях заскользили по нему со скоростью около двух миль [3,2 км/ч] в час. При таких темпах мы вскоре прошли расстояние между нами и двумя другими островами и в 5 часов пополудни стали под прикрытием того, что был выдвинут вперед. Он оказался островом Депо, где профессор Дейвид оставил геологические образцы, собранные в первой половине его великого путешествия в 1908 году.

В 1909 году «Нимрод» во время плавания на север не смог дойти до острова, и образцы так и остались лежать под туром. После обеда Кемпбелл и я вскарабкались на вершину острова, разрыли склад и переложили образцы и письма на сани. Письма присоединили к нашим личным запискам и много времени спустя вручили адресатам – миссис Дейвид и брату Моусона, образцы же погрузили на «двухпалубник», от чего он только выиграл – стал более устойчивым.

Спустившись с вершины острова Депо, я прошелся по прибрежной части острова и пособирал образцы. Кемпбелл и Левик тем временем совещались по поводу состояния Браунинга. Ему становилось все хуже, и естественно возникал вопрос, как правильнее поступить – везти ли его на мыс Эванс или же оставить вместе с Левиком в бухте Гранит, а нам как можно скорее идти на мыс Эванс за лекарствами и более подходящими продуктами. После длительных раздумий решили увеличить его норму сухарей за счет других членов партии и посмотреть, к чему это приведет. С тех пор Браунинг получал ежедневно три сухаря, а мы каждый шестой день обходились одним.

Назавтра мы пробились к суше и стали продвигаться каботажным способом, от мыса к мысу, поскольку вблизи берега лед был гораздо ровнее. Сделали за день десять или двенадцать миль [16,1-19,3 км] и вечером поставили палатки в глубине мыса у бухты Гранит. Из пройденного расстояния не меньше трех миль [4,8 км] нам посчастливилось идти по чистому, не защищенному от ветра льду, и впервые за все время мы смогли усадить Браунинга на сани (приблизительно на час). До этого он шел в упряжи и по мере своих сил тянул постромки, но в этот день темп продвижения был слишком быстрым для него, мы же почти не ощущали лишнего веса.