Александр Романов - Книга воспоминаний

За исключением американской делегации, состоявшей из весьма неопытных и неловких людей, возглавляемых сфинксом без тайны полковником Хоузом, — все остальные делегаты были виновниками преступления 1914 года.

Ни один из всезнающих газетных репортеров не имел мужества напомнить о прошлом этих миротворцев. Призывать проклятия на головы славных дипломатов выпало на долю полковника Лоуренса. Немного театральный в своем белом бурнусе бедуина, молодой герой независимой Аравии, с первого же дня конференции понял, что Большая Четверка не выполнит обещаний, данных им вождям пустыни в 1915–16 гг. в вознаграждение за их помощь против турок.

Являя собою олицетворение вечного протеста, бедный Лоуренс разгуливал по Версальскому парку, с ненавистью смотрел на аристократическое лицо и плохо сидевший костюм Артура Бальфура.

Мои симпатии были всецело на стороне Лоуренса. Мы оба говорили о прошлом с людьми, которые признавали только настоящее. Мы оба вспоминали об услугах, оказанных государственным людям, которые никогда не сдерживали своих обещаний. Мы оба призывали к чести таких людей, для которых честь была лишь относительным понятием.

— Господин президент мирной конференции очень хотел бы поговорить с вами, — сказал мне личный секретарь Ж. Клемансо: — но у него в данный момент столько работы, что он просил меня принять вас.

Это звучало по-французски вежливо. В настоящее время я не без удовольствия вспоминаю элегантность стиля и безупречный французский язык секретаря г. Клемансо. Но в январе 1919 года для меня это означало, что председатель мирной конференции Жорж Клемансо не хотел, чтобы его беспокоили разговорами о России, ибо справедливость, оказанная им России, могла бы помешать его планам.

— Каковы планы г. Клемансо относительно бывшего союзника Франции? — спросил я, сдерживая свой гнев.

Молодой человек любезно улыбнулся. Он радовался случаю представлять главу Французского правительства. Он начал говорить с большим жаром. Говорил долго. Я не прерывал его. Я сидел спокойно, вспоминая о том, что было в 1908 году во время визита в Россию президента Лубэ. Господин Лубэ говорил тогда так же хорошо, как этот юный заместитель Ж. Клемансо, хотя речь, которую произносил Лубэ пред русским Царем, была несколько иная.

Теперь мне говорили, что Франция не может вмешиваться в дела Восточной Европы, а Императору Николаю II в то время давалось торжественное обещание, что никакие противные ветры не смогут погасить пламя традиционной франко-русской дружбы. Теперь официальный представитель победоносной Франции предложил мне удобное кресло и папиросу. Господин Лубэ дошел в своем, пафосе до того, что возложил на гробницу Императора Александра III художественной работы золотую шпагу, отделанную слоновой костью с надписью Помню о союзе, по-латыни.

В 1902 году президент Французской республики понимал о долге благодарности своей страны творцу франко-русского союза, Императору Александру III. В 1919 году премьер-министр Франции объяснял, чрез своего секретаря, двоюродному брату того же Императора Александра III, что он слишком занят, чтобы помнить о договорах, подписанных его предшественниками. Но тогда, в 1912 году русское правительство ещё платило проценты по русским займам, размещенным во Франции, и русская армия была готова проливать кровь за Францию.

— Таким образом, — заключил секретарь Клемансо свою речь: — обстоятельства изменились. Если бы в России не произошло этих ужасных событий, мы в точности выполнили бы все наши обязательства.

— Я не сомневаюсь.

— Но, при существующей обстановке, Франция должна думать о своем будущем. Мы обязаны пред нашими детьми предвидеть возможность реванша со стороны Германии. Поэтому мы должны создать на восточной границе Германии ряд государственных новообразований, которые в совокупности представят собою достаточно внушительную силу, чтобы исполнить в будущем роль России.

— Однако, вы мне ещё не сказали о том, что предполагает Французское правительство предпринять в отношении большевиков?

— Это очень просто, — продолжал молодой дипломат, пожимая плечами: — большевизм, это — болезнь побежденных наций. Господин Клемансо подверг русскую проблему всестороннему изучению. Самой разумной мерой было бы объявление блокады советскому правительству.

— Чего?

— Блокады, санитарного кордона, как его называет г. Клемансо. Подобная блокада парализовала Германию во время войны. Советское правительство не сможет ни ввозить, ни вывозить. Вокруг России будет воздвигнуто как бы колоссальное проволочное заграждение. Через короткое время большевики начнут задыхаться, сдадутся, и законное правительство будет восстановлено.

— Разве ваш шеф примет на себя ответственность за те страдания, которым подобный метод подвергает миллионы русских людей? Разве он не понимает, что миллионы русских детей будут от такой системы голодать?

Молодой человек сделал гримасу:

— Этим путем, Ваше Императорское Высочество, русскому народу представляется повод, чтобы восстать.

— Вы, молодой человек, ошибаетесь. Я уверен, что блокада явится только орудием для пропаганды большевизма, так как заставит население России примириться с этим строем. Это и не может быть иначе. Поставьте себя на место среднего русского обывателя, ничего не понимающего в политике, который узнает, что Франция является виновницей голода в России. Как я ни уважаю авторитет г. Клемансо, я считаю эту идею и смешной, и крайне опасной.

— Что же вы предлагаете?

— То же, что я предложил французскому высшему командованию на Ближнем Востоке. Не нужно кровопролития. Не нужно блокады. Сделайте то, что так блестяще удалось немцам прошлым летом в юго-западной России. Пошлите в Россию армию, которая объявит, что она несет мир, порядок и возможность, устройства свободных выборов.

— Наше правительство не может рисковать жизнью французских солдат после подписания перемирия.

Я посмотрел ему прямо в глаза. Я желал бы всей душою, чтобы на его месте сидел Жорж Клемансо. Я бы спросил его, не забыл ли он битвы при Сольдау в августе 1914 года, когда 150 000 русских солдат были обдуманно посланы на неминуемую гибель в ловушку, расставленную им Людендорфом, для того, чтобы облегчить положение французской армии под Парижем? Мне хотелось также напомнить ему, что настоящие имя победителя на Марне было не Жоффр, а Самсонов, этот подлинный мученик и герой битвы при Сольдау, заранее знавший судьбу, ожидавшую его и его солдат. Но все это было делом прошлого, а я видел, что дипломаты решили поставить между прошлым и будущим резкую грань. Я встал и вышел.