Полководцы первых Романовых - Дмитрий Михайлович Володихин
В свою очередь, потребность в развитии военно-морской промышленности постоянно, из десятилетия в десятилетие, стимулировала научную и инженерную мысль, давала принципиально новый опыт управления производством. В середине 90-х годов XIX века известный историк войны на море Херберт Вильсон, подчеркивая связь между экономикой и военным делом на флоте, писал: «По всей вероятности, в истории человечества не найти другого такого периода, который отличался бы столь многочисленными, поразительными и глубокими переменами, как настоящее столетие или, как мы почти в праве были бы сказать, нынешнее полустолетие. Пятьдесят лет тому назад корабли, орудия и военное искусство продолжали пребывать во многих отношениях в том же состоянии, в каком их застало окончание Голландских войн XVII века… С применением паровых машин все изменилось. У кораблей, снабженных паровыми машинами, появилась способность следовать своим курсом, пренебрегая направлением ветра. Человек же получил возможность пользоваться механическими приспособлениями огромной силы. До введения машин обработка и проковка больших масс железа была недоступна. Не было также возможности достигнуть точности и аккуратности в таких вещах, как нарезка каналов орудийных стволов или выделка орудийного затвора… До появления железопрокатных станков и паровых молотов железные суда нельзя было строить дешево, да, пожалуй, и вовсе нельзя было строить. Когда же мы вздумаем гордиться нашим стремительным прогрессом, припомним, что предки наши шаг за шагом создавали те средства, которые и двинули нас вперед».
Итак, массовые армии нуждались в массовом производстве эффективного и унифицированного оружия — огнестрельного, холодного, артиллерийского. Кроме того, они требовали массового же производства солдатской и офицерской формы, обуви, конской упряжи, боезапаса. Все это могли обеспечить лишь крупные предприятия, работающие на постоянной основе. И, следовательно, становление и развитие армий массового типа оказались мощным стимулом для увеличения крупного промышленного производства. В XIX столетии проявилось немало промышленных предприятий — мануфактур, фабрик, заводов, — построенных исключительно в расчете на обслуживание военных надобностей того или иного государства. Военное дело, таким образом, превратилось в XIX веке в один из главнейших ускорителей научно-технического, а также промышленного прогресса.
Забота о создании крупных запасов продовольствия, необходимых для больших армейских соединений, сделала неизбежным возникновение разветвленной централизованной системы государственных закупок сельскохозяйственной продукции, а значит, вливание огромных средств в аграрный сектор.
Во второй половине XIX века выявилось полное преобладание экономически и технически более развитых держав над державами, сохраняющими «рыцарские», «дворянские» традиции по части пренебрежения к новой технике. И даже если правительство стремилось к модернизации вооруженных сил, но не имело к тому достаточных средств, это очень быстро ставило его в проигрышное положение на международной арене. Невозможность без мощной промышленной базы вооружить армию и флот на современном уровне, а также обеспечить солдатам необходимое снаряжение да и просто содержание на массовой основе приводила к впечатляющим поражениям.
Выше уже говорилось о сокрушительном разгроме промышленно отсталой Испании в войне с Соединенными Штатами. Но и в самих Соединенных Штатах индустриальное преобладание Севера обеспечило ему победу над Югом в кровопролитной Гражданской войне. Что же касается прецедентов противостояния феодальных держав сильнейшим капиталистическим государствам Европы, то оно почти всегда заканчивалось полным разгромом первых. Таков, например, опыт военных действий Китая против Великобритании и Франции в ходе опиумных войн 1840–1842 и 1856–1860 годов. Иначе завершилось итало-абиссинское столкновение 1895–1896 годов. Однако в этом случае абиссинцам предоставили современное вооружение, а также военных специалистов-советников Франция и Россия, что поставило итальянцев в тяжелое положение.
В середине — второй половине XIX столетия происходит тотальное перекраивание политической карты мира. Великобритания и Франция, наиболее развитые в промышленном плане, оказываются странами-метрополиями громадных колониальных империй.
Кадровая революция
Уход с исторической сцены немногочисленных армий профессионалов и замена их на громадные военные машины, обслуживающие миллионы призванных в строй дилетантов, инициировал еще одну революцию в военном деле. Это революция кадровая. Новые условия требовали переменить отношение к командному составу — к его обучению, комплектованию, задачам. И офицерский корпус преобразился.
В XVI–XVIII столетиях роль командиров играли в подавляющем большинстве случаев дворяне по крови или вожди наемных отрядов, профессиональные ландскнехты. Среди последних, впрочем, также весьма значительная часть происходила из дворянской среды.
Московское царство не составляло исключения. Его правительство ставило воеводами в полках, городах и крепостях почти исключительно родовых аристократов, а также представителей тех слоев дворянства, которые немного недотягивали до аристократического статуса, но были близки к нему. Из общего обычая выбивались одни только формирования вольных казаков, управлявшиеся выборными атаманами. Эта среда вырастила таких выдающихся военачальников, как Михаил Черкашенин и Ермак, но процент крупных казачьих военачальников в вооруженных силах Московского государства оставался невелик, пока в них при царе Алексее Михайловиче не влилось малороссийское казачество. Однако даже с его вливанием в русскую армию казачьи атаманы составляли абсолютное меньшинство среди военачальников «воеводского» или «генеральского» ранга.
Войска нового строя по всем параметрам, включая и кадровый, были, если перефразировать известную песню, «отпрыск России, на мать не похожий». И если в армии старого типа командные должности не выходили за пределы старины (воевода, голова, стрелецкий голова, сотник и т. д.), то в полках нового строя широко использовалась европейская номенклатура военных чинов: лейтенанты, капитаны, «маэоры» и даже, несколько позднее, генералы. Притом две разные воинские иерархии оказались принципиально несопоставимы — ни по уровню должностей, ни по сопровождающей назначение в чин «чести». Лишь при Петре I Табель о рангах, установившая тотальную регламентацию государственной службы, прояснила, сколь ценен и как высоко пребывает относительно других военачальников любой чин российской службы.
Интереснейший, еще до конца не изученный переходный период, связанный для России с полками нового строя, продлился от царствования Михаила Федоровича до правления Петра I. И по части кадров в армейской сфере тогда тоже происходил переход.
Прежде всего, Михаил Борисович Шеин «опробовал» тактическую ценность европеизированных формирований и, хотя потерпел поражение под Смоленском, «открыл» для будущих поколений и их высокую боеспособность, и столь же высокую уязвимость в вопросах обеспечения.
Войны за Малороссию выявили на той же почве ряд национальных кадров, наделенных большим талантом.
Князь Юрий Никитич Барятинский отлично умел пользоваться войсками как старого, так и нового типа. Князь Иван Андреевич Хованский, управляя по преимуществу полками нового строя, то есть реорганизованной армией, заслужил славу превосходного полководца — одного из лучших не только в России, но и во всей Восточной Европе 1650–1670-х. Наконец, совсем уже не аристократ, а дворянин с относительно скромным родословием, генерал Григорий Иванович Косагов,
