Леопольд Треппер - Большая игра

Паннвиц лично ведет следствие по делу о покушении на Гейдриха. Он же — инициатор всех этих ужасающих злодеяний. Перед его глазами мелькают тени бесчисленных загубленных им людей, видения непрерывных пыток в подвалах пражской тюрьмы. Наконец, он возглавляет атаку отряда СС на церковь Кирилла и Мефодия, в которой укрылась группа партизан, участников покушения…

После этих событий у Паннвица было несколько неприятных столкновений с его шефами в Берлине, и он счел за благо исчезнуть на некоторое время. Он отправляется на русский фронт, где проводит в своем подразделении всего четыре месяца. Он опасается вредного воздействия сурового русского климата на свое драгоценное здоровье. В начале 1943 года он возвращается в Берлин в качестве сотрудника «гестапо-Мюллера». Ему поручают проверку сведений, сообщаемых зондеркомандой из Парижа, но его новый шеф по достоинству оценивает своего подручного, понимая, что помимо качеств высококвалифицированного палача тот вдобавок может участвовать и в акциях, касающихся «высокой политики». Паннвиц наделен богатым воображением. Уже после своего возвращения из Праги он предлагает план, который, по его мнению, позволит разделаться с чешским Сопротивлением. На место каждого арестованного патриота, утверждает он, встают десять других. Следовательно, остается только одно: арестовывать руководителей и «поворачивать» их. Перейдя на германскую сторону и сохранив свои места в Сопротивлении, они изнутри подорвут его.

Весьма заманчивый на бумаге, план Паннвица все же не отвечает создавшейся экстренной ситуации. В Чехословакии гестапо не может мешкать, оно должно немедленно наносить быстрые и сильные удары. Поэтому-то и прибегает к «добрым старым методам».

Натолкнувшись на донесения зондеркоманды из Парижа, Паннвиц изучает их, и радости его нет предела: вот где по крайней мере пытаются осуществить его план, вот где люди по крайней мере понимают что к чему! И Паннвиц еще больше проникается уверенностью в правильности своей идеи: недаром же Гиринг, чтобы набить себе цену, на все лады расписывает «предательство Большого Шефа» и других членов «Красного оркестра», которые-де, нисколько не сопротивляясь, перешли на сторону Германии. Отсюда четкий и ясный план: добиться своего назначения на должность больного Гиринга, который не сегодня-завтра покинет свой пост. Для достижения этой цели Паннвиц старается заручиться поддержкой всех своих влиятельных покровителей…

При моей первой встрече с Паннвицем я даже не подозреваю, что руки этого с виду добродушного малого, похожего на помощника бухгалтера какого-нибудь скромного предприятия, обагрены кровью тысяч чешских патриотов. При встрече со мной он разыгрывает роль джентльмена, склонного заниматься только «большой политикой», словно его только для этого и позвали. По мнению его берлинских начальников, первая фаза «Большой игры» завершена. Когда уже столько сделано, когда принесено так много жертв для завоевания доверия Центра, надо пойти дальше, перейти ко второму этапу.

События сами по себе как бы диктуют необходимость проведения новой политики. Ход войны изменился. Со времени поражения немцев под Сталинградом уже ничто не в силах остановить Красную Армию. 10 июля 1943 года американцы высаживаются в Сицилии. 25 июля низвергнут дуче. Перспектива англо-американского десанта на Западе представляется все более близкой. В Берлине знают — военная победа невозможна. Гиммлер, Шелленберг, Канарис, не питающие никаких иллюзий по поводу финального схода, теперь возлагают все свои надежды на сепаратный мир с Западом. Если вдуматься в суть этой надежды и этих рассуждений, то ясно, что «Большая игра» приобретает в их глазах первостепенное значение. Значит, надо ускорить темп. Именно с такой директивой Паннвиц и прибывает в Париж.

Да, надо действовать быстро. Начиная с лета 1943 года сам Мартин Борман — правая рука фюрера — вплотную заинтересовался этим делом. Он не только создал группу экспертов, готовящих материалы, нужные для «Большой игры», но и самолично пишет и редактирует донесения для Москвы. Гитлер тоже проинформирован, но, разумеется, ничего не знает об истинных намерениях своих приспешников. Одним из главных противников такой стратегии являлся Риббентроп. Враждебность министра иностранных дел явно мешает, ибо все дипломатические материалы никак не могут миновать его. С тех пор как Борман взял все в свои руки, ситуация изменилась, ибо у Бормана достаточно власти, чтобы преодолеть оппозицию фон Рундштедта и Риббентропа, вместе взятых. С этого момента «Большую игру» начинают называть «операция Медведь». В день моего ареста начальник парижского гестапо Бемельбург, увидев меня, воскликнул: «Наконец-то мы схватили советского медведя!» И вот все эти стратеги перестали остерегаться лап этого дикого зверя, полагая, что коли он в клетке, то его нечего бояться. Но они забыли пословицу, согласно которой нельзя делить шкуру неубитого медведя.

И тут заговорил Паннвиц… Сперва он критиковал своих предшественников, возглавлявших зондеркоманду. Он заявил мне, что Райзер смотрел на все это с позиций ограниченного шпика. Ну а Гиринг, тот, видимо, был чересчур робок и вел «Большую игру» в замедленном темпе. Паннвиц объяснял мне — и я слушал его с якобы напряженным, а на самом деле наигранным вниманием, — что давно уже следует перейти к политическому этапу. Однако рассуждения Паннвица свидетельствовали о больших пробелах в его знании специфики разведывательной работы. И хотя служба в гестапо научила его тысяче и одному способу фальсификации донесений «наверх» и всяким приемам, помогающим выйти сухим из воды, он, тем не менее, не реагировал на ворохи лжи, коими изобиловали объяснительные записки Гиринга, адресуемые в Берлин.

Новый шеф зондеркоманды предложил мне переселиться из тюрьмы в Нейи на частную виллу, где я мог жить под незаметной для меня ненавязчивой охраной. По мнению Паннвица и его начальства, контакт с Москвой при помощи одних только радиоволн стал недостаточным, и теперь, на следующем этапе, необходимо установить с ней прямые связи. Он задумал весьма престижный план отправки в Центр эмиссара, который проинформировал бы Москву о желании довольно многочисленной группы германских военных обсудить вопрос о сепаратном мире с Советским Союзом. Предполагалось, что этот специальный посланник повезет с собой документы, отражающие подобные настроения в офицерских кругах. Но в его багаже будут и такие бумаги, из которых видно, что другие представители германских вооруженных сил тоже тяготеют к сепаратному миру, но… с Западом.

Излишне говорить, что вся эта хитроумная стратегия преследовала одну-единственную цель — взорвать антигитлеровскую коалицию, и в этом смысле проявлялось большое упорство. Паннвиц был нацистом чистой воды и уже поэтому крайне ограничен. Насквозь пропитанный сознанием своего расового превосходства, ни на секунду не забывая, что я еврей, охваченный слепым и тупым презрением ко мне, он недооценивал меня как противника. Только при полной безмозглости или оболваненности геббельсовской пропагандой можно было допустить, будто бойцы «Красного оркестра» готовы хоть одно мгновение шагать вместе с немцами. Борьба, в которой мы участвовали, была борьбой не на жизнь, а на смерть, но типы наподобие Паннвица не могли этого понять.