Яков Гордин - Три войны Бенито Хуареса

Наконец возбужденная толпа, узнав, что президент Хуарес, верный принципам законности, отказался предать заключенных в тюрьмы реакционеров немедленной казни, сама двинулась к тюрьме Ла Акордада, где находилось много сторонников свергнутого режима.

К сожалению, я опоздал. Подбежав к тюрьме и с трудом пробившись сквозь толпу, я увидел генерала Валье, стоявшего спиной к воротам с раскинутыми руками. Он уже кончал свою речь: „Я клянусь вам, что правосудие будет скорым и нелицеприятным! — громко говорил он звучным голосом. — Но это будет правосудие, а не разбой! Граждане! Мы отомстим убийцам в бою! Так поступают свободные люди! Только рабы способны растерзать свои жертвы в угоду страстям! Верьте мне, вы меня знаете!“

И тут здоровенный метис, с распоротой во всю длину штаниной, в распахнутой рубахе, стоявший перед генералом с какой-то дубиной в руке, раскрыл огромный зубастый рот и завопил так, что генерал, по-моему, впервые испугался: „Да здравствует Лысый Валье!“

Генерал Валье одержал еще одну победу!

Вы спросите — почему „Лысый“? Сейчас объясню. Я уверен, что толпу укротили вовсе не речи генерала, а его обаяние, его популярность. Леандро Валье, самый молодой генерал Хуареса, как говорят, спасший жизнь президента в начале гражданской войны, пользуется любовью не только солдат, сражавшихся под его командованием, но и городской толпы. Мексиканская толпа любит оригиналов. А генерал Валье именно таков — сильная стройная фигура, добродушная сверкающая улыбка, не сходящая с лица, белая кожа, крохотная бородка и необыкновенно короткая стрижка — потому прозвище „Лысый Валье“ — вот вам портрет Валье. Нет, он будет неполным, если не сказать о его всем известном остроумии и маленькой, отнюдь не генеральской, круглой шляпе, которую он носит на самом затылке. Он считается одним из самых талантливых военных. Он и Сарагоса — восходящие звезды конституционной армии, идущие на смену генералам-политикам вроде Дегольядо и Ортеги.

Таким образом, генерал Валье, проскакав по всему городу, удержал граждан столицы от кровопролития.

Но тем не менее слухи о казни заключенных дошли до дипломатов. И к президенту явился весь дипломатический корпус. Президент принял дипломатов вместе со своим министром иностранных дел сеньором Леоном Гусманом. И посол Эквадора, сеньор Пастор, от имени всех послов просил сеньора Хуареса отложить расстрел, о котором им точно известно, и не становиться на одну доску с бандитами Маркесом и Сулоагой.

Мне рассказывал об этой сцене человек, присутствовавший при ней. Он был потрясен поведением президента Хуареса. То ли события этих дней подействовали на несокрушимые прежде нервы президента, то ли он был так оскорблен тем, что его могут заподозрить в подобных намерениях, но, во всяком случае, знаменитая выдержка ему изменила. Мой конфидент рассказал, что, услышав заявление, президент побледнел, сделал быстрый шаг вперед, как будто хотел броситься на непрошеных советчиков, и заговорил только после долгой паузы, во время которой старался справиться со своей яростью. Сказал он буквально следующее, причем крайне резким тоном: „Мексиканское правительство знает, в чем состоит его долг и достоинство! Оно и в мыслях не имело поступать столь варварским способом с лицами, находящимися под защитой закона и власти. Я глубоко сожалею, что вы, сеньоры, столь низкого мнения о республике и считаете ее способной на позорные деяния. Я удивлен также, что представители уважаемых держав готовы верить слухам, распространяемым всяким сбродом. Я требую, сеньоры, чтобы вы немедленно взяли назад свои оскорбительные для меня как главы государства утверждения!“

Так еще никто и никогда не разговаривал в Мексике с иностранными дипломатами! Разумеется, они тут же извинились и покинули дворец…

Теперь перейдем к тому, что произошло несколько позже в конгрессе.

Галереи для публики в зале конгресса бушевали. Зрители требовали чрезвычайных мер. На этот раз председательствующий не призывал их к тишине и порядку. Я смотрел на все это и вспоминал заседания пятьдесят седьмого года, когда конгресс обсуждал конституцию.

Сколько крови утекло с тех пор! И когда иссякнет этот поток?

Председательствующий огласил письмо — как вы думаете, кого? — Маркеса!

Весь зал разразился ревом ярости, услыхав, как этот монстр, сделавший убийства своей профессией, проливал крокодиловы слезы по своей жертве и во имя гуманности призывал покончить с варварской войной! Воистину человеческое бесстыдство не имеет границ!

Конец хаосу в зале положил военный министр генерал Сарагоса. (Этот хладнокровный человек недаром сменил генерала Ортегу на министерском посту. Он — демократ до глубины души и бесконечно предан Хуаресу, в то время как блистательный Ортега обнаружил черты властолюбца в стародавнем духе.) Генерал Сарагоса напомнил, что время не ждет и что если конгресс решит вопрос об ассигнованиях, то через сутки восемь тысяч солдат начнут облаву на бандитов Маркеса. И тут председательствующий объявил, что слова просит сеньор Дегольядо.

Дегольядо, драматическая история которого известна моим читателям, вышел вперед под рукоплескания и приветственные крики. Он сказал, что пришел просить о правосудии — над преступниками, совершившими грязное убийство, и над собой. Он потребовал, чтобы его осудили или оправдали. Он просил конгресс разрешения сражаться — не генералом, не офицером, но — рядовым! Он поклялся памятью Окампо, что никогда не будет домогаться власти, и единственное его желание — сражаться с убийцами. „Я поражен, — сказал он своим благородным звучным голосом, озирая зал, — что весь город не встал, как один человек, чтобы отомстить чудовищам, убившим самого блистательного из сограждан наших!“ И еще он сказал: „Не будем по-женски оплакивать Окампо. Тень его требует большего — энергии и справедливости. Ничего, кроме справедливости!“ Ему рукоплескали. Его превозносили. Один депутат призвал небо и землю засвидетельствовать невиновность Дегольядо. Конгресс, разрешил ему принять участие в военных действиях. Суд над ним отложен на неопределенный срок».

КРЕСТНЫЙ ПУТЬ ПОБЕДИТЕЛЕЙ (IV)

В тот же вечер на военном совете Дегольядо и Хуарес сидели рядом. Сарагоса ровным голосом доложил собравшимся план действий против отрядов Маркеса и Сулоаги.

Улучив минуту, когда все были отвлечены обсуждением плана, дон Сантос на мгновение положил длинные пальцы на рукав Хуареса.

— Да, Сантос, да, — тихо сказал тот, не поворачивая головы.

Да, мой друг, да… Разве я не верю в твою честность и благородство? Но что же делать, если я не имею права уклониться с прямого пути? Все вы можете позволить себе это, а я — не могу. И я несу этот крест.