София Старкина - Велимир Хлебников

В Бакинском университете преподавал Вячеслав Иванов. Он появился в Азербайджане после того, как в Москве умерла его жена Вера Шварсалон и он остался один с двумя детьми: Лидией и маленьким Димой. Он хотел некоторое время пожить в санатории в Кисловодске, но фронт приближался, и Ивановым пришлось переехать в Баку. Там Вячеслав Иванович оказался почти одновременно с Хлебниковым. Вскоре Иванов был избран профессором по кафедре классической филологии. Жил он там же, в университете. Из всех старых знакомых этот человек изменился меньше других, и Хлебников стал часто у него бывать. Правда, с точки зрения Иванова, изменился сам Хлебников. На «башне» Иванов знал его совсем не таким.

Кроме университета и РОСТА, в Баку были и другие учреждения культуры. Работал народный университет «Красная звезда» (в нем Хлебников будет выступать), издавались журналы и газеты на русском языке, работали театральные мастерские. Конечно, жизнь в Баку не была идиллией. Большевики, приходя к власти, как и везде, устраивали кровавый террор. Во время приезда Хлебникова, в октябре 1920 года, ученик Вячеслава Иванова Моисей Альтман (в будущем известный литературовед) записал в дневнике: «Местная ЧК стала себя заявлять: расстреляны 69 человек — и еще, и еще. Доколе, Господи? Не довольно ли? О, сколько пребываем мы в чистилище, когда же, наконец, будем в раю? Будем ли вообще? Есть ли дорога сквозь гробы? Как проберемся мы сквозь все эти с каждым днем растущие кладбища?»[119]

Тем не менее Хлебников надеется если не жить в раю, то, во всяком случае, поправить здоровье, заняться профессиональным трудом, завершить работу над «законами времени» и главное — опубликовать свои произведения. Зная, что в Кавказской РОСТА работают его знакомые, Хлебников сразу отправился туда, на Милютинскую улицу, 4. Таким он предстал перед сотрудниками: «С непокрытой спутанной гривой волос, бородатый, в замызганной ватной солдатской кацавейке, в опорках, сквозь дыры которых сверкали голые красные пятки… Вокруг себя он распространял атмосферу некоторой неестественности и напряжения. Все эти подпитавшиеся и приодевшиеся художники, поэты и „просто граждане“ чувствовали себя неуютно рядом с лохматым, бородатым поэтом».[120]

Начиная с 1919 года, с харьковского периода, Хлебников всегда и перед всеми представал в подобном виде. «Приодеться» и даже «подпитаться» ему не удалось уже до конца жизни. Друзья, конечно, что-то делали для него. Вячеслав Иванов выхлопотал ему студенческий паек в университете, Городецкий взял его на работу в РОСТА писать подписи к плакатам. За это Хлебникову предоставлялся паек и ночлег. Спал он тут же, в комнате, на огромном столе, среди неоконченных плакатов, красок и всяческого хлама. Имущества, как всегда, у него не было никакого. Были только рукописи. Художница К. Клементьева вспоминает, что однажды к Городецкому «пришли аскеры (азербайджанская милиция) и сказали, что ночью на улицу с третьего этажа КавРОСТА был спущен на веревке шкаф, что вызвало даже переполох». Оказалось, что шкаф мешал Хлебникову работать. «Он был громоздкий и все время торчал у него на глазах. Шкаф больше „обживал“ комнату, чем сам Хлебников, и он решил его „выселить“».[121]

У Хлебникова не возникло близких отношений с сослуживцами, но все же несколько раз он читал им свои стихи. Однажды такое чтение состоялось у секретарши отдела Сары Богот. У нее собралось несколько человек. Хлебников читал свои стихи, сидя на полу. Тихим голосом он прочел «Смехачей». Сара Богот попала в один из экспромтов Хлебникова. «Это злой воли ком за письменным столиком» — так отозвался о ней поэт.

Поначалу Хлебников с энтузиазмом взялся за работу в РОСТА. Он рад был попробовать себя в новом, незнакомом жанре; думал, что тем самым принесет пользу рабочим, крестьянам, матросам. Так родилось стихотворение «От зари и до ночи…»:

От зари и до ночиВяжет Врангель онучи.Он готовится в походЗащищать царев доход.Чтоб, как ранее, жирелиКупцов шеи без стыда,А купчих без ожерелийНе видать бы никогда.Чтоб жилось бы им как прежде,Так, чтоб ни в одном глазу,Сам Господь, высок в надежде,Осушал бы им слезу.Чтоб от жен и до наложницыИх носил рысак,Сам Господь, напялив ножницы,Прибыль стриг бумаг.Есть волшебная овца,Каждый год дает руно.«Без содействия ТворцаБыть купцами не дано».Кровь волнуется баронья:«Я спаситель тех, кто барин».Только каркает вороньяСтая: «Будешь ты зажарен!»Тратьте рати, рать за ратью,Как морской песок.Сбросят в море вашу братью:Советстяг — высок.

Это стихотворение было опубликовано в газете «Коммунист». Хлебников очень ответственно подошел к работе. Он постоянно интересовался, так ли он делает, правильно ли. И все же, не проработав там и месяца, Хлебников ушел. Он поступил на службу в Политпросвет Волжско-Каспийской флотилии вольнонаемным лектором школьно-библиотечной части. Нелепое занятие, если вспомнить о его слабом голосе и неспособности выступать. Кроме того, темы, обычно предлагаемые поэтом, тоже не соответствовали текущему моменту, но это начальство поймет позже.

Пока же Хлебников переехал жить в общежитие Политпросвета. Общежитие помещалось неподалеку от Народного университета. Хлебников жил в проходной комнате, пустой и нетопленой. Кроватью поэту служили три ящика. Один из них — клетка из-под кур — стал хранилищем рукописей. Укрывался Хлебников куском расписного холста. Но там ему было приятнее, чем в РОСТА. Он близко сошелся и с матросами, и с художниками. Некоторые матросы почувствовали в Хлебникове человека особенного. «Это, должно быть, человек великий», — высказался один из них. Другой, по фамилии Курносов, подарил ему шапочку-кубанку, с которой Хлебников потом не расставался. Матросу Солнышкину Хлебников даже пытался покровительствовать. Солнышкин увлекался театром, играл в Морском военном клубе матросов. Однажды Солнышкин прочел там со сцены стихотворение Хлебникова «Ты же, чей разум…». Он читал с пафосом, с драматическим подвыванием. Матросы были довольны и дружно аплодировали. Вскоре Солнышкин отправился в Москву, и Хлебников дал ему рекомендательные письма к Маяковскому и Мейерхольду, где очень хорошо отзывался о драматическом таланте Солнышкина.

Тогда же Хлебников подружился с семьей Самородовых, старых бакинцев. Квартира их была обжитой, жили в ней Евгений Степанович Самородов, художник, преподаватель Художественной студии, его жена Сусанна и младшая сестра Самородова, тоже художница — Юлия. В городе жили еще старшая сестра Ольга с матерью и брат Борис. Квартира была двухкомнатной, просторной, с большой застекленной верандой, служившей гостиной и столовой. Здесь было много вьющихся растений, пестрый абажур с кистями висел низко над длинным столом. Юлия работала копиисткой плакатов, Борис, бывший моряк, был художником-декоратором политотдела. Довольно скоро Хлебников влюбился в младшую сестру Юлию. Их стали часто видеть на бульваре, где они медленно прогуливались, причем видно было, что им обоим прогулки доставляют огромное удовольствие. Юлии Самородовой Хлебников посвятил несколько стихотворений. В одном из них поэт обращается к девушке так: