Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

18 марта 1921 года в Риге представители Польши, РСФСР и Украинской ССР подписали мирный договор. Советско-польская война была закончена.

А в Тамбовской, Воронежской и в некоторых других губерниях продолжало полыхать восстание – Антоновское, названное так по фамилии одного из его руководителей (Александра Степановича Антонова), дольше всех сражавшегося против советской власти.

В подавлении Антоновского мятежа участвовал и слушатель Академии Генерального штаба РККА Яков Блюмкин, старый приятель Маяковского и Есенина.

Современник тех событий Вальтер Германович Кривицкий (на самом деле его звали Самуилом Гершевичем Гинзбергом), родившийся в 1899-ом, в РКП(б) вступивший в 1919-ом, владевший польским, немецким, французским, итальянским и голландским языками, писал (в книге «Я был агентом Сталина. Записки советского разведчика»):

«В начале 1921 года в России сложилась особо угрожающая ситуация для советского режима. Голод, крестьянские восстания, Кронштадтский мятеж и всеобщая стачка петроградских рабочих подвели правительство к черте, за которой был крах. Победы, одержанные на полях гражданской войны, казались напрасными, и большевики вслепую искали пути выхода, встречая оппозицию со стороны тех самых рабочих и матросов, которые некогда были их главной опорой».

В каких только грехах большевики ни обвиняли царский режим. Но такого жуткого голода в дореволюционную пору в России не было. Он возник только при советской власти.

Всенародное возмущение политикой ленинской партии, рождавшее бунты и вооружённые восстания, заставило вождей РКП(б) пойти на уступки – была торжественно провозглашена новая экономическая политика (нэп), частично восстанавливавшая частную собственность и допускавшая свободу торговли. Жизнь тут же стала улучшаться. Но произошло это не за счёт социалистических преобразований, а из-за простого возвращения к прежним (дореволюционным капиталистическим) порядкам.

Однако инакомыслие, возникшее в РКП(б), так напугало Ленина и его соратников, что X съезд категорически запретил любую фракционную деятельность внутри большевистской партии.

Народные волнения, мятежи и восстания прибавили работы и чекистам, поэтому их полномочия были значительно расширены. Занимаясь расследованием причин возникновения Кронштадтского мятежа, сотрудники Феликса Дзержинского расстреляли сотни моряков-мятежников, тысячи отправили в концентрационные лагеря. За период с марта по октябрь 1921 года было расстреляно 3400 человек.

В Европе в тот момент тоже было неспокойно – и там начали возникать бунты. Но эти «революции» затевались и раздувались агентами Коминтерна, которым руководил Григорий Зиновьев.

Вальтер Кривицкий:

«Коминтерн, оказавшись в этой отчаянной ситуации, принял решение, что единственный путь, который может спасти большевизм – это революция в Германии. Зиновьев направил в Берлин своего верного соратника Бела Куна, ещё недавно стоявшего во главе Венгерской Советской республики.

Бела Кун прибыл в Берлин в марте 1921 года с приказом ЦК компартии Германии от Зиновьева и Исполкома Коминтерна, гласящим: в Германии сложилась революционная ситуация, коммунистическая партия должна взять власть. Члены ЦК Германской компартии были в недоумении».

Однако рассуждать было бесполезно. Коминтерн отдал приказ, и германским коммунистам пришлось устроить вооружённый мятеж. Но к началу апреля это коммунистическое выступление было жестоко подавлено.

В марте того же года Великобритания и Советская Россия подписали торговый договор. Это означало, что англичане признали режим большевиков де-факто. Леонид Красин, глава советского торгового представительства в Лондоне стал как бы неофициальным послом.

Когда X съезд РКП(б) заканчивал свою работу (она завершилась 16 марта), к одному из делегатов, Мееру Абрамовичу Трилиссеру, приехавшему в Москву из Читы, подошёл глава ВЧК Феликс Дзержинский и предложил в Сибирь не возвращаться, а перейти служить на Лубянку и наладить там работу внешней разведки. Трилиссер согласился и стал сотрудником Закордонной части ИНО ВЧК.

В том же марте в Париж поехал Илья Эренбург. Его биографы не сообщают, какая была цель у этой поездки. Но объяснение напрашивается само собой – видимо, чекисты сумели сломить стойкого противника советской власти и заставили его служить её интересам. Эренбург стал жить во Франции, изредка и ненадолго приезжая на родину.

А как в это время обстояли дела у комфутов, которые продолжали энергично призывать народ к третьей революции – к Революции Духа?

Владимир Ильич Ленин их по-прежнему не жаловал. В одной из статей Луначарского приводятся слова Горького о том, что к Маяковскому вождь большевиков относился «недоверчиво и даже раздражительно»:

«Кричит, выдумывает какие-то красивые слова, и всё у него не то. По-моему, не то и непонятно. Расплывчато всё, трудно читать. Талантлив? Даже очень? Гм, гм. Посмотрим!»

Но на исходе зимы 1921 года Ленин встретился… Стоп! Эта встреча заслуживает отдельного рассказа.

Защитники футуризма

25 февраля 1921 года в коммуну студентов Вхутемаса (Высших художественно-технических мастерских) приехали Ленин, Крупская и Иннеса Арманд. И там на вождя страны Советов (или, если точнее, на его вкусы) был устроен неожиданный натиск.

Писатель Валентин Катаев в книге «Алмазный мой венец» написал, что в тогдашнем Вхутемасе:

«Все стены были увешаны полотнами и картонами без рам с изображением различных плоскостных геометрических фигур: красных треугольников на зелёном фоне, лиловых квадратов на белом фоне, интенсивно оранжевых полос и прямоугольников, пересекающихся на фоне берлинской лазури…

Говорили, что Владимир Ильич и Надежда Константиновна в вязаном платке поверхмеховой шапочки приехали во Вхутемас на извозчичьих санях. Воображаю, какое было выражение лица Ленина, когда он увидел на стенах картины с разноцветными треугольниками и квадратиками».

Один из преподавателей Вхутемаса, Сергей Яковлевич Сенькин, вспоминал:

«Владимир Ильич внимательно и с весёлым лукавством оглядывает нас и спрашивает:

– Ну что же, расскажите, как живёте.

Отвечаем чуть не хором:

– Ничего! Теперь дело идёт вовсю!

– Ну, и что же вы делаете в школе? Должно быть, боритесь с футуристами?

Опять хором:

– Да нет, Владимир Ильич, мы сами футуристы.

– О, вот как! Это занятно. Нужно с вами поспорить – теперь-то я не буду – этак вы меня побьёте, я вот мало по этому вопросу читал, непременно почитаю, почитаю. Нужно, нужно с вами поспорить.