Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона

(16) Клари: 1) Дезире Клари (фр. Desiree Clary, Бернадин Эжени Дезире Клари, фр. Bernardine Eugenie Desiree Bernadotte, урождённая Clary, королева Швеции Дезидерия с 1818 г.; 8 ноября 1777, Марсель — 17 декабря 1860, Стокгольм) — жена короля Швеции и Норвегии Карла XIV Юхана (он же наполеоновский маршал Жан Батист Бернадот). 2) Мари-Жюли Клари (фр. Marie-Julie Clary; 26 декабря 1771, Марсель — 7 апреля 1845, Флоренция) — жена Жозефа Бонапарта, королева-консорт Испании с 1808 по 1813.

(17) Дюбарри — Мари Жанна Бекю (фр. Marie-Jeanne Becu), по мужу графиня Дюбарри (comtesse du Barry, 19 августа 1746, Вокулёр — 8 декабря 1793, Париж) — официальная фаворитка французского короля Людовика XV, незаконная дочь сборщика податей Гомара де Вобернье (Gomard de Vaubernier).

(18) курфюрст Дармштадский — Людвиг I, великий герцог Гессенский (нем. Ludwig I. von Hessen-Darmstadt; 14 июня 1753, Пренцлау — 6 апреля 1830, Дармштадт) — ландграф Гессен-Дармштадтский (под именем Людвиг X), впоследствии первый великий герцог Гессенский.

(19) Пандуры — первоначально — телохранители венгерских магнатов; позднее — в XVIII в. и до начала XIX в. иррегулярные пешие наёмные войска в Австрийской и Российской империях, а также местное крестьянское ополчение в Османской империи, выполнявшие, в основном, функции пограничной стражи; впоследствии — в некоторых государствах, с XIX в., пандуры стали выполнять полицейские задачи сначала в определенных регионах, а потом и в стране в целом, в результате чего так стали именовать вооруженных полицейских стражей (см. российский аналог — стражник).

(20) Ганзейские города — Ганзейский союз, Ганза (нем. Hanse, древн. верхн. — нем. Hansa, буквально «группа», «союз»), тж.: Любекская ганза, Немецкая ганза (лат. Hansa Teutonica) — союз немецких свободных городов в XIII–XVII веках в Северной Европе для защиты торговли и купечества от власти феодалов и от пиратства.

(21) Лодердейл — Джеймс Мэйтленд, граф Лодердейл (англ. James Maitland Lauderdale, 8th earl of Baron Lauderdale Of Thirlestane; 26 января 1759, Хаттон Хаус, обл. Мидлотиан, Шотландия — 13 сентября 1839, замок Тирлстейн, гр. Бервикшир) — шотландский экономист и политик.

Глава 10

Виды на Польшу. Зимняя кампания. Русские достигают Вислы и занимают Молдавию. Сражения при Пултуске и Эйлау. Зимние квартиры. Действия против шведов. Осада Данцига и крепостей в Силезии. Угрозы Испании. Демонстрации Австрии. Англичане перед Константинополем; неудачи их в Египте. Переговоры с Персией, Портой и союзниками. Открытие второй кампании. Сражения при Гейдельберге и Фридланде. Тильзитский мир.

Прусский король удалился в Кенигсберг. Из всей армии у него едва оставалось 20 000 человек под ружьем, но 100 000 русских шли к ним на помощь и приближались к Висле. Я двинулся к ним навстречу и сам поспешил в Польшу. Новый театр войны открылся передо мною; мне суждено было увидеть эту древнюю страну анархии и свободы; поляки ждали моего прибытия, чтобы присоединиться ко мне. Кто знает историю средних веков, тот поймет, какие необъятные выгоды мог я извлечь из Польши; но, чтобы в одно время сделать из неё оплот против России и уравновесить могущество Австрии, надобно было восстановить ее вполне. Только продолжительной и весьма счастливой войной мог я до этого достигнуть: мои министры не соглашались, наступило ли для этого благоприятное время; Талейран, дряхлый и устаревший, вздыхал о своих парижских палатах, и вовсе не желал зимней прогулки в Польшу; он был против войны; но Маре соглашался со мною, видя огромные выгоды и возможность успеха. Обещания Домбровского и Зайончека были увлекательны. Торжественное посольство великой Польши под предводительством Дзялыньского(1) утвердило мои намерения, уверив меня в поспешном наборе войск, так называемой посполиты (род восстания, в котором каждый дворянин садится на коня и ведет известное число своих крестьян). Мои приказания были уже готовы, когда записка, поданная мне одним из приближенных ко мне генералов, поколебала мое намерение. Он мне представил самыми живыми красками выгоды заключения союза с Пруссией, которую простить было бы великодушно, и которую можно бы было увеличить всеми польскими землями, присоединенными в последнее время, сохранив этим землям их народность: это было средство получить перевес, которого требовала моя политика и получить его, не подвергая себя превратностям бесконечной воины с Пруссией, Россией и Австрией.

Эта записка в особенности доказывала опасность дать политике этих трех естественно соперничающих держав, одну общую точку соединения и подвергнуть себя превратностям военного счастья при переходе через Вислу, если Австрия двинет 150 000 нам в тыл, когда мы не будем иметь опору в Пруссии. Она также выставляла выгоду для поляков, от слияния их с образованным и промышленным народом. Это была мысль великая.

Признаюсь, что я почти был увлечен; о перемирии уже договаривались; но размышления о слабости и упадке прусской армии, порожденными непонятными сдачами Эрфурта, Штеттина, Пренцлау, Магдебурга и Любека, заставили меня мало ценить подобного союзника. Условия перемирия дали это почувствовать; но я ждал, что прибытие русских прекратит переговоры и решился испытать поляков, несмотря на приближение дурного времени года. В сущности лучше было идти в Варшаву и сразиться там с русской армией, посреди народа, готового к нам присоединиться, нежели ожидать эту армию среди униженных пруссаков, которые, при первой моей неудаче, принялись бы снова за оружие.

Косцюшко жил уже несколько лет в Париже; я его призвал; но он не слишком желал частного восстания. Он требовал полного восстановления своего Отечества, а я не мог зайти так далеко и связать себя, объявляя намерение восстановить государство, которого две трети принадлежали Австрии и России. Это бы значило прекратить совершенно всякую возможность сближения с Россией и, в тоже время, вооружить против себя Австрию. Я удовольствовался тем, что послал Домбровского и Зайончека в Познань, чтоб уверить поляков в участии, которое я принимаю в судьбе их Отечества, если они станут мне помогать, и объявить, что я скоро сам прибуду к ним. Я уехал 24-го из Берлина и прибыл 28-го в Познань. Меня приняли с восторгом. В нашу честь давали праздники, которые могли бы равняться с самыми блестящими парижскими собраниями. Я остался около двух недель в этом городе. Это время не было потеряно, потому что колонны направлялись между тем к Варшаве; мне достаточно было нескольких дней, чтобы догнать их на почтовых.