Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Большевики уходили. Вскоре мы увидели у нас направо наши части, взобравшиеся на дорогу и преследующие большевиков. Их артиллерия стала замолкать. Нас сменила другая часть, и мы стали отходить к гребню холма, откуда мы повели наступление.
У большого стога соломы, за которым мы посидели и покурили, мы нашли чьи-то подштанники, самовар, пустую бутылку водки и милого веселого щенка. Очевидно, здесь была нарушена какая-то идиллия. Щенка взяли с собой и пошли дальше, получая изредка противоречивые приказания, то двигаться вперед, то назад. Наш полуслепой командир сам мало что понимал. А я никак не мог понять, к чему была эта кадриль под огнем, хотя, правда, и затихающим.
Наконец мы добрались до кустарника, где, недалеко от трупа красноармейца, я нашел новый мешок, хлеб и прекрасный сот меда, которыми я с удовольствием поделился. Нас отвели к гребню, лицом к реке, и оставили в выжидательном положении. Под нами, на нашей стороне речки, был рассыпан в цепь отряд генерала Боровского (кадеты, студенты и другие молодые люди), прикрывавшие наш отход от нажимавших большевиков. Мост через реку Белую горел.
Хотелось очень есть, но нельзя было уходить до заката солнца. Неожиданно, к вечеру, вдруг из лощины, по которой отходили на станицу Рязанскую наши части и обоз, которые мы прикрывали, раздалось «Ура!». Мы тоже немедленно подхватили это «Ура!», сами не зная его причины.
Оказалось, что в штаб генерала Корнилова прибыл доблестный полковник Б., пробравшийся через большевистские линии и нашедший кубанцев. Через два перехода мы должны были соединиться с долгожданной армией. Это известие, распространенное в войсках, и послужило поводом радостному «Ура!».
Это «Ура!» имело еще и другое следствие. Большевистская стрельба затихла. Они представили себе, что наши войска переходят в атаку, и убрались. Они вообще не любили себя беспокоить по ночам.
Затихла стрельба; внизу снялся отряд Боровского, и мы стали отходить. Через холм мы вышли на дорогу. «Главные» силы шли правее нас. Обоз, оказывается, попал под обстрел, и только счастье спасло генерала Алексеева. В его повозке разрывом шрапнели был смертельно ранен австриец-кучер и ранена лошадь. Бедный молодой австрийский студент! Он попал в плен во время нашего галицийского наступления, как военнопленный служил в каком-то имении на Кубани, был забран в большевистские войска, попал к нам в плен и умер от большевистской же шрапнели, направленной невидимой немецкой рукой.
Как много приходилось в этом странном существовании думать о странной таинственной судьбе. Как эта война, этот бой, в котором я только что участвовал, не походили ни на войну, ни на обыкновенный бой. Все это была фантазия гражданской войны.
Мы шли на Екатеринодар, но фактически мы отступали, все время разбивая врага. Что это было, наступление или отступление? Кругом нас, и после победы, бушевало большевистское море, и наш остров, где свила себе гнездо наша Родина, все двигался дальше. У англичан есть хорошее выражение «a running fight».
Об этих фантазиях гражданской войны думалось мне часто во время похода. Да и я сам, в своем штатском виде, журналист, разве я не был такой фантазией. Так думал я, старательно и гордо шагая после победы, таща за собой пулемет, меняясь с другими.
* * *
В тот день, когда нам приказано было выступить из станицы Калужской в Ново-Дмитриевскую, заиграло солнце и весна, обманчивая на этом юге, заиграла светом и теплом. Сидение на одном месте, грустные воспоминания, связанные со станицей Калужской, яркое солнце – все это радостно заставляло идти вперед подальше. Куда? Да не все ли равно было нам! Нас вели куда-то, где мы видели спасение Родины, где окончатся наши мучения, где мы победим. И мы шли. На этом участке пути, который не грозил нам неминуемой опасностью, казалось, все было так просто – пройти около 15–16 верст.
Вышли мы бодрые и довольные. В походе как-то легче живется. На стоянках усталые люди начинают ссориться, обижаться и нет той дружбы. Кроме того, в Калужской началось наше «мучение вшами», которые долго не покидали нас. Итак, мы уходили с легким сердцем. Долго не могли мы выбраться из станицы. Весеннее солнце испортило окончательно еще недавние зимние дороги. Вдоль заборов и плетней.
Шли мы, останавливаясь и пропуская друг друга. Я обогнал молодую хорошенькую девушку в солдатской шинели и папахе, лихо надвинутой на правый висок, с веселым кустом черных кудрей с левой стороны. Я не помню ее имени, но знаю, что эта женщина-солдат погибла на походе, как и многие другие, увлеченные им.
На околице станицы стоял пустой недостроенный дом, занятый цыганами. Бесконечное количество полуголых ребят бегало кругом, а на пороге сидела старая цыганка, похожая на ведьму, и курила длинную трубку. Ее удивлению не было конца, а когда я ей сказал, что был на ее родине (что такое родина у таких номадов) в Карасубазаре в Крыму, она уже смотрела на меня восторженными глазами и своим гортанным языком объясняла другим цыганам, попыхивая трубкой и жестикулируя ею, какой я удивительный человек, что я даже говорю по-цыгански и был в Карасубазаре.
Весеннее солнце да предыдущая метель наделали много хлопот. Нам пришлось идти лесистой низиной, и вновь обоз стал. Где-нибудь да падала лошадь или останавливалась повозка, и весь обоз стоял. Кругом нас весело бежали ручьи, и после того, как я перескочил через один из них, я имел удовольствие бежать за своей папахой, соскочившей с головы и шаловливо поплывшей по вешним водам.
Я себе создал нечто вроде спорта в помощи лошадям. Я очень умело захватывал спицы колес, и в то время, когда со страшными проклятиями и озверелыми лицами возницы галдели на лошадей, мне часто удавалось сдвинуть с мертвой точки повозку и помочь моему бедному другу-лошади. Сколько радостей давали мне лошади; с какой гордостью я смотрел на весь мир, когда моя лошадь выигрывала на бегах, и как я чувствовал себя недосягаемо великим, когда я впервые прошел на бегах первым выигрышный столб. Это была маленькая благодарность моим бывшим милым подневольным друзьям.
Итак, гуляя по воде среди них, я отстал от своих, а солнце быстро шло к западу. Я оторвался от первой части обоза, обогнала меня артиллерия, и я поспешил вперед. Я знал, что наш чешский саперный отряд провел даже какие-то дороги и поставил указатели. Я нашел такой указатель, который был поставлен
