Листая жизни страницы - Василий Иванович Шарапов
Оказывается, болота были не только рассадниками болезней, но и выполняли уникальную функцию очищения атмосферы и «чистки» земли. Недаром в некоторых странах их почитают за главного ассенизатора; торфяники, по сути, - натуральные очистные сооружения. В Индии даже отводят в болота нечистоты крупных городов. Без следа и остатка все уходит в топь и перерабатывается там! Водно-болотным комплексам принадлежит и большая заслуга в поглощении из атмосферы углекислого газа, а кислорода гектар болот выделяет намного больше, чем гектар леса или луга. Велико значение таких угодий и в поглощении пыли, нависающей над планетой. А еще потрясает воображение работа болот по воспроизводству чистой воды. Невероятно, но факт; болотная вода считается самой чистой, причем обновляется каждую пятилетку, тогда как в озерах - лишь каждые 17 лет.
Об этом Машеров, конечно же, не знал. И упрекнуть его можно лишь за то, что доверился наиболее одиозным ученым, как Скоропанов, не выслушав, как следует, его противников-экологов. Точно такую же ошибку допустили в свое время Сталин и Хрущев, которые подняли на щит шарлатана от сельскохозяйственной науки Трофима Лысенко, погубившего генетику.
О том, как меня хотели снять с работы в первый раз
По результатам 8-й пятилетки, завершившейся в 1970 году, Минск вновь продемонстрировал самые высокие в СССР темпы экономического роста и производительности труда. В декабре 1971 года в Минск приехал ответственный работник Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, который в это время возглавлял Арвид Янович Пельше. Находился в ЦК КПБ. Позвонил мне, потребовал прийти. Я пришел. Разговор длился не более пяти минут. Он только и спросил:
- Почему вы разбирали персональное дело коммунистов, минуя первичную организацию?
Я ответил: «Готовилась отчетно-выборная партийная конференция. Горком решил, что я обязан доложить об обстоятельствах этого дела. Что я и сделал».
После меня гонец из Москвы вызвал к себе второго секретаря горкома Лепешкина. С ним был разговор обстоятельный. О его содержании мне Владимир Александрович не рассказывал. Видимо, дал слово молчать. После такой психологической обработки была создана партийная комиссия из двух человек. Они пришли ко мне в горком. Рассказали о том, что представитель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС написал докладную, которую обязал рассмотреть на бюро ЦК КПБ. Ну, расспросили меня, о чем хотели, я отвечал на все интересующие их вопросы.
Состоялось бюро ЦК. На нем задавали тон три человека, которых, по большому счету, и слушать-то не следовало. Бывшая работница Сталинского райкома партии, пенсионерка, рассказывала о каких-то грехах моей юности. Два полковника МВД, которые приходили ко мне с просьбой замять дело о взятках и пострадавшие из-за моей принципиальной позиции, оба были исключены из партии, лишены званий и пенсий, наскребли в отместку мне всякой гадости. Именно по их жалобе в КПК и было возбуждено это партийное расследование.
Странным в рассмотрении на бюро ЦК было то, что мне не дали ознакомиться с докладной запиской, и я не имел возможности подготовить аргументированные возражения, из чего я сделал вывод, что меня хотят снять с работы.
Выступил Машеров. Петр Миронович, как известно, был талантливым оратором. Мог любую тему повернуть в нужную ему сторону. Вот и на этот раз говорил о высокой ответственности руководителя, о необходимости быть щепетильным даже в мелочах, как зеницу ока, беречь свой моральный облик, быть принципиальным, честным и т. д. Я слушал и думал: «Кто ж с этим спорит!» Но какое отношение это имеет ко мне? Разве партийная принципиальность заключается в том, чтобы прислушиваться к бреду наказанных по праву, но обиженных чиновников? Странно, но должен был выступить Сурганов, к которому я приходил с анонимкой, но отмолчался. Промолчал и Адамович. В конце концов, перешли к вынесению решения. «Вот, Василий, и закончилась твоя карьера!» - подумал я про себя. Ведь когда речь шла о рассмотрении персональных дел, в ЦК всегда исходили из того, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Били нашего брата за малейшие прегрешения и в хвост, и в гриву. Морально я был готов к серьезному партийному взысканию и отставке. В подтверждение моим мыслям кто-то внес предложение объявить мне строгий выговор с занесением в учетную карточку. Все посмотрели на Машерова. Он, подумав, сказал:
- Выговор - да. Но без занесения…
Хотя с заседания Бюро ЦК я вышел, можно сказать, с минимальными потерями, прекрасно осознавал, что на этом дело не закончится, что меня ждет если не дальняя дорога, то, по крайней мере, новое поприще. Так оно и случилось. Но до того мне пришлось еще пережить немало трудных часов по совершенно другой причине.
Взрыв
10 марта 1972 года раздался телефонный звонок.
- Василий Иванович, беда! - Пискарев с трудом сдерживал волнение. - На радиозаводе, в цехе футляров, взрыв. Есть человеческие жертвы. И, похоже, немалые. Точных сведений нет, поскольку люди находятся под завалами обрушившейся кровли. Все меры, которые необходимы в таких случаях, предприняты.
Картина, которая предстала перед глазами на улице Софьи Ковалевской, повергала в шок. Железобетонные перекрытия сложились как карточный домик, под завалами оказались заживо похороненными десятки рабочих. Слышались стоны. Огня не было, но над всей территорией слался едкий дым. В оперативном порядке о происшедшей трагедии были поставлены в известность ЦК КПБ и Кремль. Из Москвы сообщили, что в Минск вылетает секретарь ЦК КПСС Дмитрий Устинов.
Разборка завалов продолжалась всю ночь. По горячим следам пытались выяснить причины трагедии. Начальник цеха Николай Хомив был убежден, что все дело в несовершенной конструкции системы очистки. Показал письма, которые отправлял проектировщикам в Ленинград, и их отписки. Версия о теракте представлялась маловероятной, но и ее не отметали.
К полудню следующего дня прилетел Дмитрий Устинов, я постоянно был рядом с ним. Он периодически отлучался к телефону, звонил в Москву, докладывая о ходе расследования лично Брежневу. Облазили вдоль и поперек здание соседнего корпуса. Кроме дохлой крысы, ничего компрометирующего не нашли. Академик из Москвы, крупный специалист по взрывному делу, которого в срочном порядке вызвали в Минск, подтвердил: взорвалась пыль, образующаяся при шлифовке футляров. Существующая система очистки оказалась неэффективной, и трагедия была фактически неизбежной.
После расчистки территории установили точное количество жертв. Их оказалось 46 человек. В
