Евгений Анисимов - Генерал Багратион. Жизнь и война

В результате Пруссия оказалась банкротом. С одной стороны, Наполеон никогда не смотрел на Берлин как на своего настоящего союзника и позволял себе поступать с пруссаками так, как он обычно поступал со слабыми: грубо и бесцеремонно. Особенно обидно пруссакам было услышать, что в тайных переговорах о мире с англичанами французы предлагали английскому королю вернуть столь дорогой ему Ганновер. С другой стороны, блокада прусских портов делала свое дело: прусский обыватель начал страдать от повышения цен на кофе, сахар, другие колониальные товары, без которых он прожить уже не мог. Слышалось недовольство и в армии, гордившейся своим героическим прошлым. Некоторые офицеры гвардии по ночам стали мешать спать французскому посланнику — в ночной тишине они дерзко точили свои и без того острые сабли на ступеньках посольского особняка в Берлине. В феврале 1807 года король направил в Петербург герцога Брауншвейгского с посольством, которое должно было убедить царя, что договор с Наполеоном возник сам собой, «силою обстоятельств». В отличие от английского кабинета император Александр проявлял истинно ангельское терпение: он принял (или сделал вид, что принял) объяснения престарелого принца — сподвижника Фридриха Великого — и заверил через него короля Фридриха Вильгельма, что остается верен своей клятве о дружбе, данной ими на гробе Фридриха Великого при столь романтических обстоятельствах и в присутствии прелестной королевы Луизы. Более того, Александр обещал Фридриху Вильгельму помощь в виде 60-тысячной армии, стоявшей под командой генерала Л. Л. Беннигсена у Гродно.

Получив заверения могущественного друга, прусский король приободрился, но опять же повел себя неразумно. Летом 1806 года он приказал привести армию в боевое состояние и отправил в Париж посольство с ультиматумом, требуя от Французов начать эвакуацию их войск изо всех германских земель сразу же с момента получения Берлином ответа на этот Ультиматум. Как вспоминал впоследствии Наполеон, ультиматум пруссаков был вызывающим и одновременно неуклюжим: «Сципион перед Карфагеном, наверное, не обращался к побежденным с более властной речью. Можно было подумать, что лишь вчера произошло Росбахское сражение». Как известно, при Росбахе в 1757 году Фридрих Великий наголову разбил армию французского маршала Субиза и его союзников. Наполеон решил воспользоваться промахом пруссаков: «Ошибка подобного поведения берлинского кабинета была тем большей, что он был заинтересован в выигрыше времени. Если бы он потребовал у меня в более приличных выражениях эвакуации Германии к обоюдно установленному сроку, он был бы прав, а вся вина агрессии легла бы на меня». Вспоминая 1805 год, Наполеон писал так: «Напав на меня в тот момент, когда у меня были трения с русскими и австрийцами, пруссаки могли причинить мне много зла. Но то, что они собирались объявить мне войну одни, и так некстати, было настолько необычайно, что я не сразу этому поверил. Тем не менее, это было так, пришлось предпринять поход». Иначе говоря, для Наполеона это была радостно-неожиданная весть: щука сама шла в руки, нужно было только подставить под нее сачок. Но и это следовало сделать продуманно и быстро: «Я, конечно, знал, что расположенная на Немане русская армия неизбежно вмешается. Но для этого (ей) нужно было время: я мог поспеть в Берлин до нее, к тому же я рассчитывал, что Себастиани (французский посол в Стамбуле. — Е. А.) удастся втянуть Турцию в войну (с Россией. — Е. А.), поскольку договор между Англией и Россией отдавал ей Молдавию и Валахию за ее выступление против Франции. Не в моем характере было дожидаться недостоверного сотрудничества Селима III для того, чтобы напасть на моих противников, которые сами ставили себя в условия для нападения на них врасплох. Я приказал собрать свою армию и тотчас выступил на Майнц». Манифест прусского короля, изданный 9 октября 1806 года, провозглашал «высокие цели» войны: «Его величество берется за оружие не для того, чтобы дать разрешение накопившейся горечи, не для возвеличения своего могущества, не для нарушений естественных и законных границ нации, умеющей их ценить, но для того, чтобы спасти свое государство от уготованной ему участи, чтобы сохранить народу Фридриха его независимость и славу, чтобы освободить Германию от ярма, под коим она изнемогает, чтобы достигнуть почетного и прочного мира»1.

Прусские военные были совершенно уверены в себе и решили выступить против французов, не дожидаясь подхода русской армии и совершенно не согласовав с ее главнокомандующим даже приблизительно операционные планы будущей войны. Они опасались только одного: как бы Наполеон, испугавшись доблестной прусской армии, не сбежал за Рейн и не ушел бы от наказания за свои разбойные захваты в Германии. Как известно, подобные настроения господствовали и прежде в стане российского императора Александра и австрийского императора Франца, которые вывели русско-австрийские войска в 1805 году на поле под Аустерлицем. Но также известно, что люди обычно учатся только на собственных ошибках. И для пруссаков этот момент наступил. Во главе прусской армии был поставлен упомянутый выше 72-летний сподвижник Фридриха Великого Карл II Вильгельм Фердинанд, герцог Брауншвейгский. Под стать ему по возрасту были и другие генералы армии, которая в последний раз воевала в 1762 году, то есть за 44 года до описываемых событий. Как отмечал историк этой войны О. Летгов-Форбек, принц «не возвысился до гения, каким был Наполеон. Его план войны 1806 года показал, что он не понял военного искусства своего противника», был нерешителен в действиях, не уверен в исходе борьбы с Наполеоном, и это при том, что, «тем не менее, он был самый способный из всех тогдашних высших начальников» Прусского королевства2.

Нетрудно представить, что герцог и его штаб планировали войну, подобную той, в которой побеждал их великий король. Это, наряду с самонадеянностью, и стало одной из причин невиданного сокрушительного поражения прусской армии. К. Клаузевиц писал по поводу одного из проигранных прусскими ветеранами в эту войну сражений: «Молодые, решительные, предусмотрительные люди, стоящие во главе войск, сумели бы найти выход из положения, подсказанный им здравым смыслом, но старцы, одряхлевшие физически и умственно за много лет мирной жизни, с парой окаменелых традиционных идей, ничего придумать не могли». В итоге старость и неопытность — почти невероятное сочетание в других сферах жизни — сослужили дурную службу прусской армии. Все, что произошло с русскими и австрийцами под Аустерлицем в 1805 году, в еще больших масштабах повторилось на просторах Прусского королевства в 1806–1807 годах. Пренебрежение к противнику, полное незнание расположения его сил и его возможных действий, устаревшая стратегия и тактика, несовершенство военной организации, непродуктивные и долгие военные советы в присутствии некомпетентных, но влиятельных людей, наконец сочинение оторванных от реальности многостраничных диспозиций — все было в ходу. К тому же за четыре десятилетия мира армия, привыкшая к благополучной жизни на одном месте, во многом утратила свою боеспособность.