Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах
Кюглера посылают на месяц в Алкмаар копать укрепления, он попытается отвертеться, предъявив справку от врача и письмо «Опекты». Клейман хочет как можно скорее сделать операцию желудка. Вчера в одиннадцать часов вечера отключили все частные телефоны.
Твоя Анна М. ФранкПЯТНИЦА, 23 ИЮНЯ 1944 г.Милая Китти!
У нас в Убежище ничего особенного не происходит. Англичане начали большое наступление на Шербур. Пим и Ван Даан уверяют, что 10 октября мы наверняка будем освобождены. Русские принимают участие в акции, вчера они начали наступать на Витебском направлении. Это было точно в годовщину нападения немцев три года назад.
У Беп настроение все еще ниже нуля. У нас почти совсем кончилась картошка. Впредь мы будем точно отсчитывать количество картошки на каждого, чтобы он сам решал, что ему делать. В понедельник Мип берет неделю в счет отпуска. У Клеймана на рентгеновском снимке доктора ничего не нашли. Он теперь не знает, соглашаться ему на операцию или пусть все идет, как идет.
Твоя Анна М. ФранкВТОРНИК, 27 ИЮНЯ 1944 г.Дорогая моя Китти!
Настроение круто изменилось, все идет великолепно. Сегодня взяты Шербур, Витебск и Жлобин. Наверняка много трофеев и пленных. Под Шербуром погибли пять немецких генералов, двое попали в плен. Теперь англичане могут доставить на берег все, что им нужно, у них есть порт; три недели прошло после высадки, а весь полуостров Котантен в руках англичан! Вот молодцы!
Все эти три недели после D-day дня не проходит без дождя и шторма. Как здесь, так и во Франции, но плохая погода не мешает англичанам и американцам проявить свою мощную силу, да еще как проявить! Конечно, немцы на всю катушку задействовали свое Wuwa[59], но какой прок от этой ерунды, разве что немного ущерба в Англии и газетная трескотня у мофов. Кстати, когда они у себя в «Мофрике» заметят, что «большевистская опасность» и правда надвигается, их там затрясет еще сильнее.
Всех немецких женщин и детей, которые не работают для вермахта, эвакуируют с побережья в Гронинген, Фрисландию и Гелдерланд. Мюссерт[60] заявил, что, если волна вторжения докатится до Нидерландов, он сам напялит солдатские одежки. Неужто этот жирдяй пойдет сражаться? Что ж он раньше не отправился на русский фронт? Финляндия в свое время отвергла предложение о мире, и сейчас опять переговоры по этому вопросу прерваны. Как они будут потом локти кусать, болваны!
Как ты думаешь, где мы будем 27 июля?
Твоя Анна М. ФранкПЯТНИЦА, 30 ИЮНЯ 1944 г.Милая Китти!
Плохая погода, или иначе: bad weather from one at a stretch to the thirty June[61]. Правда, неплохо сказано? Да, смею тебя заверить, я уже хорошо знаю английский; чтобы доказать это, читаю со словарем «Идеального мужа»! Война идет отлично: взяты Бобруйск, Могилев и Орша, много пленных.
Здесь все ол райт. Настроение лучше и лучше, наши сверхоптимисты торжествуют, Ван Дааны мухлюют с сахаром, Беп переменила прическу, а у Мип отпуск на неделю. Таковы последние новости!
Мне мучительно убивали нерв, да еще в переднем зубе, боль была нестерпимая, мне было ужасно плохо, Дюссел даже подумал, что я сейчас грохнусь в обморок. До этого и вправду было недалеко. Тут же у мефрау тоже заболел зуб!
Твоя Анна М. ФранкР.S. Мы получили весточку из Базеля, Бернд[62] играл роль трактирщика в «Минне фон Барнхельм». «Künstlerneigungen»[63], – говорит мама.
ЧЕТВЕРГ, 6 ИЮЛЯ 1944 г.Милая Китти!
Мне становится страшно, когда Петер говорит, что потом он, возможно, станет преступником или спекулянтом; хотя говорится это, конечно, в шутку, но мне кажется, он сам боится собственной бесхарактерности. Я снова и снова слышу и от Марго, и от Петера: «Будь у меня столько силы и мужества, как у тебя, умей я так же добиваться своего, обладай я такой же настойчивостью и энергией, ну, тогда бы я…»
Так ли уж это хорошо, что я не поддаюсь ничьему влиянию? Что я почти всегда иду лишь тем путем, по какому ведет меня собственная совесть?
Честно говоря, я не очень хорошо себе представляю, как может человек сказать: «Я слабый» – и после этого оставаться слабым. Если ты знаешь о своей слабости, почему же не борешься с ней, почему не закаляешь характер? Ответом было: «Потому что так гораздо удобнее!» Меня это немного огорчило. Удобнее? Неужели жизнь, построенная на лени и обмане, это удобная жизнь? О нет, неправда, я не верю, чтобы удобная жизнь и… деньги были таким уж большим соблазном. Я долго думала о том, что мне ответить, как сделать, чтобы Пит поверил в себя, а главное, захотел исправиться, не знаю, хорошо ли я придумала.
Я часто рисовала в своем воображении, как прекрасно было бы, если бы кто-то мне полностью доверял, только теперь, когда моя мечта сбылась, я вижу, как трудно думать полностью мыслями другого человека и затем найти единственно правильный ответ. И прежде всего потому, что стремление к «легкой» жизни, к «деньгам» мне совершенно чуждо и незнакомо.
Петер начинает в какой-то мере опираться на меня, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Человек должен стоять на собственных ногах в жизни, но еще труднее самому выработать характер, развить душу и все-таки остаться самим собой.
Я все хожу вокруг да около, ищу уже не один день, ищу решительное, верное оружие против омерзительного словца «удобно». Как мне объяснить ему, что это мнимое удобство и красивая жизнь на самом деле затянет его на дно, на дно, где у него больше не будет ни друзей, ни опоры и больше не будет ничего красивого, на дно, всплыть с которого почти невозможно?
Мы все живем, но не знаем почему и для чего, мы все живем с целью быть счастливыми, мы все живем по-разному и все же одинаково. Мы трое воспитаны в хороших семьях, мы можем учиться, мы имеем возможность чего-то достичь, у нас много причин рассчитывать на счастье, но… мы должны его сами заслужить. И его никак нельзя достичь, живя удобно. Заслужить счастье – значит трудиться ради него и делать что-то хорошее, а не спекулировать и не бездельничать. Лень лишь кажется приятной, труд дает удовлетворение.
Людей, которые не любят работать, я не могу понять, но Петер как раз не такой, просто у него нет перед глазами определенной цели, он считает себя слишком тупым и ничтожным, чтобы чего-то добиться. Бедный мальчик, он не знает, никогда не испытывал чувства, что делает счастливыми других, да и я не могу его этому научить. Он неверующий, об Иисусе Христе говорит иронически, богохульствует; хоть я тоже не чрезмерно религиозна, мне становится больно всякий раз, когда я замечаю, какой он одинокий, как презирает всех, как нищ духом.
