Рудольф Баландин - 100 великих гениев

Да, бывал он и недобрым. Беспредельно добрых людей не бывает. Даже Христос, как известно, во гневе изгонял торгующих из храма. Пристало ли человеку быть смиренней? Не будет ли это лицемерием, ложью или подлостью? И надо ли резко упрекать Лермонтова за то, что он пытался выглядеть хуже, чем есть на самом деле? Однажды в Пятигорске он обидел неосторожным словом жену мелкого чиновника; так потом не раз приходил к ним, просил прощения, извинялся перед мужем, пока не получил от них полного «прощения греха». Грубый и наглый самодовольный человек так не поступает.

Нет, гений Лермонтова – не демон зла.

С юности он необычайно серьезно относился к литературному творчеству. Его не удовлетворяло вдохновенное дилетантство, стихотворные «развлекалочки». Он мечтал прославиться, как Байрон, Пушкин. И шел по намеченному пути, преодолевая немалые трудности; не жалея сил и времени постигал основы словесного ремесла. Уже в отрочестве он ставил перед собой грандиозные задачи. В 14—16 лет он, помимо множества небольших сочинений, написал десяток поэм и трагедию в пяти действиях «Испанцы» (преимущественно белым стихом). Пусть даже эти произведения не отмечены печатью «гениальности», вызывает уважение уже сам факт обращения его к столь крупным литературным формам. Тут видится проявление профессионализма. Сопоставим строфы:

Печальный демон, дух изгнанья,Блуждал под сводом голубым,И лучших дней воспоминаньяЧредой теснились перед ним,Тех дней, когда он не был злым,Когда глядел на славу Бога,Не отвращаясь от него;Когда сердечная тревогаЧуждалася души его,Как дня боится мрак могилы.И много, много… и всегоПредставить не имел он силы…

Таков первый вариант начала поэмы. Автору – 15 лет. В окончательной редакции, через 12 лет, став известным поэтом, он напишет:

Печальный Демон, дух изгнанья,Летал над грешною землей,И лучших дней воспоминаньяПред ним теснилися толпой;Тех дней, когда в жилище светаБлистал он, чистый херувим……Когда он верил и любил,Счастливый первенец творенья!Не знал ни злобы, ни сомненья,И не грозил уму егоВеков бесплодных ряд унылый…И много, много… и всегоПрипомнить не имел он силы!

Что это – ранняя печать гения в юношеских стихах? Или печать юности на произведении мастера? А может быть, и то, и другое, и вдобавок еще третье: верность детским сильным и свежим чувствам – и есть залог поэтической гениальности?

Удивительно, как мог Вл. Соловьев не учесть того, что у поэтической натуры юного Лермонтова первоначальные возвышенные мечты и чистые устремления были поруганы и осмеяны, а потому и появилась, как средство защиты, маска демонизма. Ну а всякая маска, если долго ее не снимать, накладывает свой отпечаток на живое лицо. Но неприятные «гримасы души», свойственные Лермонтову, были свидетельством его упрямой верности детским идеалам. В этом отношении он оставался всегда Рыцарем Печального Образа. И не случайно в его сочинениях часто встречается слово «печальный». А одно из его проникновенных юношеских стихотворений завершил он так:

Но пылкий, но суровый нравМеня грызет от колыбели…И в жизни зло лишь испытав,Умру я, сердцем не познавПечальных дум печальной цели.

У него не хватило воли и решительности (с долей безумия), чтобы совершить подвиги Дон Кихота, не боясь выглядеть смешным в глазах тех, кто был глупей и непорядочней его. Он хотя бы страдал от собственного несовершенства, тогда как они пребывали в радостном самодовольстве. Только в стихах мог он проявлять свою подлинную сущность.

Когда он решил поступить в Школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, бабушка от огорчения захворала, друзья и родные всполошились. А его беспокоило только одно: «До сих пор я жил для литературной карьеры, принес столько жертв моему неблагодарному кумиру, и вот я – воин». Казалось бы – шаг самоубийственный. Избалованный начитанный юноша, капризный и взбалмошный, добровольно решил пойти в «военную кабалу». В этом проявилось его желание испытать себя, и он сделался залихватским гусаром… Став после двух лет учебы корнетом лейб-гвардии гусарского полка, он написал М.А. Лопухиной: «Моя будущность, блистательная на вид, в сущности, пошла и пуста. Должен вам признаться, с каждым днем я все больше убеждаюсь, что из меня никогда ничего не выйдет, со всеми моими прекрасными мечтаниями и ложными шагами на жизненном пути: мне или не представляется случая или недостает смелости. Мне говорят, случай когда-нибудь выйдет, и опыт и время придадут вам смелости!.. А кто порукою, что, когда все это будет, я сберегу в себе хоть частицу той пламенной молодой души, которою Бог одарил меня весьма некстати, что моя воля не истощится от выжидания, что, наконец, я не разочаруюся окончательно во всем том, что служит в жизни двигающим стимулом?»

Возможно, не без разочарования в своих талантах он пускается в разгульную жизнь («Теперь я не пишу романов, я их делаю»). И все-таки продолжает работать – писать стихи и прозу. Он уже при жизни был признан преемником Пушкина, не раз проявлял мужество в Кавказской войне, а на дуэлях никогда не стрелял первым.

Лермонтова нередко сопоставляют с «Героем нашего времени» Печориным. Действительно, в этом литературном образе усматриваются некоторые черты автора, имеются и аналогии с событиями его жизни. Однако следует помнить о существенной оговорке в предисловии автора: «Этот портрет, составленный из пороков всего нашего поколения в полном их развитии». И еще. Учтем, что личность Лермонтова воплощена здесь в трех персонажах: в авторе повествования, Печорине и в хорошем русском человеке Максиме Максимовиче. Правда, последний простоват. Да ведь на Руси, как известно, «на всякого мудреца довольно простоты». Нарисован этот образ не просто с литературным мастерством, а с подлинным проникновением в душу героя, пониманием ее. Конечно, подобные свои черты Лермонтов тщательно скрывал от окружающих, боясь показаться смешным и наивным.

Можно возразить: да ведь Михаил Юрьевич с детских лет восхищался своими иноземными предками. Тут и благородный испанский гидальго Lerma (именно так – латиницей – он подписывался в юности), и шотландский бард Лермант (отсюда другая подпись: М. Лерманттов). А еще – байронизм и какой-то средневеково-германский демонизм. Старание, как остроумно заметил историк В. Ключевский, «казаться лейб-гвардии гусарским Мефистофелем». Добавим, именно ему принадлежат лучшие переводы стихотворения Гёте («Горные вершины…») и Гейне («На севере диком…»). В этом нетрудно убедиться, сравнивая версии других поэтов.