Андрей Калиниченко - В небе Балтики

Не избежали поломок при посадке и еще две "пешки". Руководитель полетов, стремясь облегчить действия летчиков, приказал сменить направление посадки на сто восемьдесят градусов и известил нас об этом по радио. Через минуту белое полотнище "Т" лежало уже на другом конце полосы.

Дождавшись своей очереди, я пошел на посадку. Когда самолет коснулся колесами полосы, я заметил, что навстречу мне с другого конца аэродрома тоже садится самолет. Видно, летчик не слышал по радио распоряжение руководителя полетов.

Два "петлякова" мчались навстречу друг другу по узкой металлической полосе. Столкновение казалось неизбежным. Ведь уходить на второй круг и мне и ему было уже поздно.

Решение созрело мгновенно: я резко затормозил сначала левое колесо, затем правое. Самолет сделал невероятный зигзаг. В этот миг в каком-то метре от консоли моей "пешки" пронеслась встречная машина, обдав меня хлесткой воздушной волной. Опасность миновала. По лицу моему катились крупные капли холодного нота, ноги дрожали. Я облегченно вздохнул и выключил моторы.

Вскоре все самолеты полка были уже на земле. Четыре из них оказались поломанными. Случай очень досадный...

Нарушенная внезапно нагрянувшей бурей жизнь аэродрома быстро приходила в норму. Собрав летчиков, командир полка не стал разбирать полеты. Он только спросил:

- Теперь ясно, когда летчик становится бессильным?

По себе сужу, что в душе, видимо, каждый из нас благодарил гвардии майора Усенко за то, что он никого не упрекнул за поломку боевых машин. Четыре летчика действительно оказались бессильными перед слепой стихией.

Ветер внезапно утих, и пошел теплый весенний дождь. Переживания, вызванные трудностями боевого полета и неприятностями при посадке, постепенно утихли и отошли на второй план. Юности вообще не свойственно долго печалиться. Энергии и задора у нас было столько, что мы не страшились никаких невзгод.

- Ну и номер ты отмочил сегодня! - сказал Губанов Бойцову. - Хорошо, что Сохиев вовремя увидел бомбу.

- Я чисто случайно ее заметил, - вступил в разговор Харитоша. - Только пристроился к нему после пике - гляжу: висит, окаянная. Ну и Бойцов, думаю, настоящий циркач.

- Ты меня чуть заикой не сделал, - сострил Калашников.

- Оказывается, друзья-то мои - слабонервные! - весело отпарировал Бойцов. - С ними, выходит, и пошутить нельзя.

- Хороши шуточки! - язвительно заметил Губанов. - Кормил бы ты раков на дне морском, если бы... Постой! - вдруг спохватился он. - А как же она оторвалась?

- Тросик перетерся о бортик замка. Так кусок троса и привез на аэродром, - пояснил Бойцов.

За окном по-прежнему моросил мелкий дождь.

- Командир, - обратился ко мне Губанов, - разреши сбегать в фотолабораторию. Узнаю результат нашего удара.

- А зачем бегать, если можно туда позвонить? - остановил я Губанова.

- Верно, - согласился он. - Поистине соломоново решение.

- А ты скажи, - поймал его на слове Калашников, - почему Соломона считают самым мудрым человеком?

- Потому, - не раздумывая, отчеканил Губанов, - что у него было много жен и каждая давала советы.

Мы слушали Михаила Губанова, памятуя об охотничьем правиле: верь или не верь, а врать не мешай.

- Ну и мастер ты травить, - незлобиво упрекнул Калашников товарища. По ночам не спишь, всякие небылицы сочиняешь, потому и худеешь.

- Брось, Паша, - в тон ему ответил Губанов. - Откуда тебе знать, что я делаю по ночам. Ты же, как примешь вечером горизонтальное положение, так и храпишь до утра, даже стены содрогаются.

- Спать нам пока некогда, товарищи, - громко сказал незаметно подошедший Усенко.

По его озабоченному виду и хитровато сощуренным глазам все поняли, что пришел он к нам неспроста.

- Получен приказ, - объявил он. И тут же начал объяснять поставленную боевую задачу.

Затем штурман полка гвардии майор С. С. Давыдов сообщил нам маршрут полета и навигационные расчеты.

- Все записали? - спросил Усенко. - А теперь по самолетам. Вылет через пятнадцать минут. Тучи уже рассеялись.

Конец апреля был насыщен интенсивной боевой работой. Мы по-прежнему летали в море, топили транспорты и корабли охранения противника, пытавшегося вывести свои войска из кенигсбергского котла.

Незаметно подошел май. На фронте у нас не было выходных, и мы безразлично относились к воскресеньям. Но такие праздники, как 1 Мая и 7 ноября старались, по возможности, отметить. В такие дни каждый из нас как бы поднимался на самый высокий наблюдательный пункт и мысленным взором окидывал пройденный путь, подытоживал сделанное.

А итоги боевой работы у нас были неплохие. Хотя мы и потеряли в апреле три экипажа, зато пустили на дно тринадцать транспортов, миноносец, сторожевой корабль и быстроходную десантную баржу. Кроме того, наши летчики сильно повредили два транспорта и один крейсер противника.

За боевые заслуги в Либавской и Кенигсбергской операциях полк был награжден орденами Красного Знамени и Ушакова 2-й степени. 1 Мая командующий ВВС КБФ М. И. Самохин вручил нашей части эти два ордена. Теперь наш полк стал называться 12-м гвардейским пикировочным авиационным Таллинским Краснознаменным, ордена Ушакова полком. Прибывшие молодые экипажи перед строем полка приняли гвардейскую присягу. Вечером в клубе состоялся большой концерт артистов эстрады.

Первые майские дни выдались удивительно теплыми. Под яркими лучами солнца земля быстро покрывалась изумрудной зеленью. Светлые волокна разорванных облаков медленно плыли по чистому небу.

Радовали нас и сводки Совинформбюро. 2 мая пришло сообщение о падении Берлина. Смертельно раненный фашистский зверь находился при последнем издыхании.

Заканчивался разгром кенигсбергской группировки немецких войск. Лишь на косе Хель остатки разбитых частей противника яростно сопротивлялись, все еще надеясь на эвакуацию морем в Швецию и Норвегию.

В обстановке общего подъема все наши летчики с еще большим желанием уходили на боевые задания. Лишь экипаж гвардии младшего лейтенанта В. А. Максимова по-прежнему оставался на земле. Молодой летчик, как я уже говорил раньше, медленно осваивал боевое применение Пе-2. Особенно трудно ему давались взлет и посадка на грунтовом аэродроме.

В перерывах между боевыми вылетами я старался помочь Максимову отработать эти элементы, систематически проверял его технику пилотирования в зоне. Наконец я пришел к убеждению, что он готов самостоятельно выполнять задания. Доложил Барскому.

- Хорошо, - сказал комэск, - пусть летит. Не зря говорят, что у птицы крылья крепнут в полете.

И вот 8 мая 1945 года в воздух были подняты все исправные самолеты. Полк четырьмя группами под прикрытием истребителей направился бомбить Либаву. В строю пикировщиков впервые занял свое место и экипаж Максимова.