Кристофер Хибберт - Крымская кампания 1854-1855 гг. Трагедия лорда Раглана

Он всегда был прост и доступен в неофициальной обстановке. Однажды по дороге в штаб 3-й дивизии Раглан посетил лагерь 1-го полка, где его привели в восхищение уложенные кольцом ядра и скребок для удаления грязи у входа в палатку полковника. Позже командир полка вспоминал, что «никогда прежде не встречал такого доброго человека и, в то же время, смелого, грамотного и решительного солдата. Командующий заслуживает только самых добрых слов. В его груди бьется лучшее из сердец».

Через три недели гардемарин Вуд доставил в штаб письмо для генерала Бэргойна. Позже он с замиранием сердца писал матери:

«В штабе я попал в большую комнату, где застал за обедом весь штаб лорда Раглана. Я осмотрелся и обнаружил сидящих за столом с краю двух пожилых джентльменов. Я решил, что один из них, наверное, сэр Джон. Когда я подошел к ним, один из них обратился ко мне: «Так, молодой человек. Вы, наверное, пришли сюда пешком?» Я кивнул. «Вы, видимо, устали?» Я сказал, что не очень. «Вы, должно быть, голодны?» Я заметил, что не слишком хочу есть. Все-таки мне предложили сесть и пообедать. Позже я узнал в пожилом джентльмене лорда Раглана, которого до этого никогда не видел вблизи. Увидев, что не смогу дотянуться до ветчины, я встал, чтобы отрезать себе кусочек. Но командующий предложил мне оставаться на месте и попросил капитана Маркхама помочь. После обеда командующий побеседовал со мной несколько минут, и я вышел от него полный раскаяния в том, что несправедливо относился к нему прежде, считая чопорным аристократом».

Так случалось довольно часто. Собираясь к командующему, офицеры готовились встретить холодного, надменного и помпезного старика, а разговаривали с человеком, который мягкими, вежливыми манерами больше напоминал приходского священника, чем генерала. Тот, кто лично общался с Рагланом, никогда больше не говорил о нем плохо.

Рядовые и сержанты чрезвычайно редко ругали командующего. «Лорд Раглан предпринял все, что было в его силах, для того, чтобы сделать нашу жизнь здесь легче, – писал домой 19 января один из сержантов. – Всегда просто, сидя в компании других джентльменов в удобных креслах перед камином, искать виновного в бедах армии». Как заметил капрал Гектор Макферсон, «по моему скромному мнению, самой большой несправедливостью было перекладывать вину на Старину Рага». «Раглан очень добросердечный джентльмен, – писал 12 февраля домой в Корнуолл один из рядовых, – он сделал все, что мог, для того, чтобы обеспечить сносные условия для армии. Он не может бороться с плохой погодой. Я обморозил пальцы, – пишет солдат и, как бы опасаясь, что домашние могут обвинить в этом Раглана, спешит добавить: – Но теперь с ними все в порядке».

В большинстве писем домой рядовые отзываются о Раглане хорошо. Но солдатских писем было мало. Многие из солдат не умели ни писать, ни читать. И безжалостные нападки на командующего шокировали многих из них, когда они узнали об этом.

Однажды в этом имел возможность убедиться лично корреспондент газеты «Ливерпуль меркьюри», прибывший в порт, чтобы взять интервью у вернувшихся из Крыма раненых солдат. «Они ужаснулись, – признает он, – когда услышали, как об их командующем отзываются дома».

«У нас никогда не было лучшего генерала, чем он, – заявил в защиту Раглана один из солдат, – и об этом знает вся армия». «Послушайте, сэр, – возмутился другой, – я воевал под началом лорда Гоу и лорда Хардинджа, и они были прекрасными парнями. Но не было генерала, которого армия любила больше, чем лорда Раглана». «Я не видел человека храбрее его, – бросил капрал гренадеров, – очень мало людей бывали под пулями чаще, чем он».

У рядового стрелка, когда ему пересказали, как отзываются об их командующем в Англии, подрагивали губы, а на глазах выступили слезы. Он ответил очень коротко: «Солдаты так не думают».

Но что бы ни думали рядовые бойцы, «джентльмены у камина» продолжали свои игры против Раглана.

Глава 17

ШТАБ АРИСТОКРАТОВ

На следующем заседании кабинета мы должны всерьез рассмотреть вопрос об удалении из армии Эйри, Эсткорта и Филдера.

I

Далеко за полночь затянулось заседание палаты общин 29 января 1855 года. Основным пунктом столь долгого и горячего обсуждения был вопрос о создании «Специального комитета по вопросам состояния армии под Севастополем, а также контролю деятельности департаментов и правительственных служащих, ответственных за удовлетворение нужд армии».

Резолюцию зачитывал депутат от Шеффилда радикал Джон Артур Робук, прирожденный оратор, речи которого вызывали одновременно восхищение и страх. Страстность и энтузиазм подчеркивались экспрессивной манерой изложения и частыми остановками для того, чтобы перевести дыхание. Но это выступление повергло слушателей в состояние близкое к коллапсу. Робук дружил с Джоном Стюартом Милли и был искренним почитателем Бентама и Хьюма. С такими взглядами он зачастую вызывал в других депутатах недоверие. Но сейчас он говорил от имени народа.

Сидней Герберт конечно же проголосовал против контроля за деятельностью правительства. Так же поступил и Гладстон, который назвал такие намерения «бесполезными и ничего не дающими». Пальмерстон назвал происходящее «вульгарным шумом», но никто из присутствующих так и не предложил ничего конкретного и не произнес ни слова в поддержку армии. Сидней Герберт, как военный министр и рупор правительства в палате общин, ясно высказался, что вся ответственность за неудачи в Крыму лежит на «кучке полков, которые называют себя британской армией, а не на правительстве». «Когда вы приходите в штаб, – заявил он, – вправе рассчитывать встретить там не дилетантов, которые не только не видели армии на поле боя, но и никогда не наблюдали за действиями двух полков в составе бригады. Может ли дилетант продемонстрировать умение управлять армией?»

Палату общин совсем не удивила и не возмутила эта попытка обвинить во всем армию. Предложение Робука поддержали две трети парламентариев. На следующий день лорд Эбердин был отправлен в отставку. Правительство пало «с таким треском», что, по выражению Гладстона, «министры сами слышали, как их головы падают на мостовую».

Несмотря на свои семьдесят лет, Пальмерстон, казалось, был идеальной кандидатурой на пост премьер-министра вместо Эбердина. Но королева не любила Пальмерстона, считая, что его высокомерные манеры подрывают авторитет ее величества. Поэтому употребила все свое влияние на то, чтобы «грубый старик», которого она называла «Пильгерштейном», не был избран на высокий пост. Она отправила послание лорду Дерби, но тот отказался возглавить кабинет. Тогда королева обратилась к лорду Джону Расселу, чья отставка с поста министра после заявления Робука «наполнила сердце ее величества негодованием и разочарованием». Но Рассел не имел достаточной поддержки в парламенте. В конце концов королеве пришлось согласиться с кандидатурой «Пильгерштейна».