Александр Андреев - Берегите солнце

У тесовой стены двора под навесом лежали трое раненых. Они ждали, когда за ними приедут санитары, чтобы забрать их и увезти. Увидев нас, они позвали.

- Поднесите к нам, - сказал один из них.

Браслетов подошел и свесил над ними полотнище. Раненые гладили холодную и мягкую ткань, разглядывали портрет Ленина, перебирали кисти. А молоденький красноармеец приложил бархатный уголок к щеке и подержал так. Потом проговорил:

- Не придется походить под этим знаменем... Вылечат - пошлют в другую часть. Не быть мне гвардейцем...

Чертыханов, присев на корточки, объяснил - он почти всех бойцов в батальоне знал по имени, и его все знали:

- Ты, Вася, не горюй, ты уже гвардеец. Встанешь на ноги - дай знать. Сам приеду за тобой. Специальную командировку возьму.

Бледные губы Васи раскрылись в улыбке.

- Правда, приедешь, Чертыхан? Утешаешь небось...

- На меня можешь рассчитывать, Вася. - Прокофий подмигнул ему и встал.

Гвардейское знамя зачехлили. Браслетов в сопровождении разведчиков унес его в штаб.

Лейтенант Тропинин взял меня под руку, проговорил доверительно, душевно размягченный и в то же время полный решимости и торжественного воодушевления:

- Знаете, Митя, - прежде он никогда не называл меня по имени, - никогда в моей жизни еще не было такого дня... Такого, знаете, значительного и красивого. - Всегда подтянутый, несколько замкнутый, малоречивый, Тропинин казался мне холодноватым и каким-то отчужденным. Сейчас же глаза его потеплели и увлажнились от нахлынувших чувств; они сделались голубыми и чистыми. - Невероятно! Столько сражается батальонов на всех фронтах!.. А отметили наш. Это хорошо, что мы показали бойцам знамя. У меня у самого оно до сих пор плещется перед глазами. Разве думали об этом, когда сидели в Пробирной палате в "аквариуме"? Гвардейский полк!.. Ну, я в штаб.

- Передай комиссару, пусть поспешит к Рогову. Противник на этот раз может переменить маневр и ударить именно с юга. Надо проверить, успел ли Рогов заминировать дорогу. Неплохо бы заглянуть к старшему лейтенанту Скниге...

- Это я сделаю сам. - Тропинин, опустив взгляд, пяткой валенка засверлил в снегу ямку; вскинув голову, он застенчиво улыбнулся и сказал: Попрощаемся, гвардии капитан?

- Попрощаемся. - Мы обнялись, похлопав друг друга по спинам, по задубенелым на морозе полушубкам.

- Знаете, о ком я все время думаю? - сказал Тропинин. - В самые, кажется, неподходящие моменты думаю о Тоне. Жив буду, вернусь к ней. Только к ней. Пусть решает.

- Она тебя ждет, - сказал я. - Она будет счастлива, Володя.

Тропинин огородами, перелезая через изгороди, направился в сторону штаба. Неподалеку от него хлопнула мина, выплеснув фонтан снега и земли. Лейтенант ткнулся лицом в снег. Чертыханов, наблюдая за ним, отметил упавшим голосом:

- Готов.

Но Тропинин встал, невредимый, обернувшись, помахал нам рукой и пошел дальше, мимо притаившихся в укрытиях красноармейцев.

Огонь противника усилился. Трескучие разрывы мин глушили все звуки. Обстрел выводил из строя людей. Но подавить батареи было нечем: наша артиллерия экономила снаряды. В два часа дня немцы предприняли вторую массированную танковую атаку на Саратово. В ней участвовало более восьмидесяти машин. Наиболее кучно шли они ближе к дороге, огибая машины, сани и танки, оставшиеся тут после бегства из села. От их уплотненного движения в глазах сделалось темно, танки как бы застилали свет.

Бойцы, приютившиеся в малонадежных стрелковых ячейках, за снежными брустверами, нервничали, наблюдая за приближением стального вала; в их взглядах копилось отчаяние. Минометный огонь оборвался. В наступившей тишине загудела земля от ревущих машин. За машинами густо, толпами валили немецкие солдаты. Длинные полы шинелей сметали со снега серый пороховой налет.

- Почему молчит наша артиллерия, товарищ капитан? - крикнул боец, подбежав ко мне. - Разве мы сдержим такую лавину? Сомнут!..

- Сдержим, - ответил я. - Вернись на место... - Мне самому становилось страшновато: неужели у дивизиона не осталось ни одного снаряда? Справятся ли наши танки с такой махиной? Да и пехоты наступало вдвое больше, чем в первый раз.

В это время в проулок, где я находился, примчался на лошади связной, сказал, что меня срочно вызывает командир бригады. Я на ходу впрыгнул в сани. Боец пустил лошадь в галоп. Развернувшись у пожарной каланчи, сани остановились.

Я взлетел по лестнице на площадку.

- В чем дело, товарищ подполковник? - крикнул я.

- Гвардии подполковник, - спокойно поправил меня Оленин, наблюдая в бинокль за вражескими танками.

- Ты хочешь, чтобы бойцы оставили оборону? Зачем играть на нервах! Они и так натянуты до предела... Ты не видишь, что на нас прет?! И вообще торчать тебе здесь нечего, ты не пожарный. Смахнут, как белку с ветки, и нет тебя!

Оленин отнял от глаз бинокль, повернул ко мне лицо, на первый взгляд безмятежное, с белозубой беспечной улыбкой. На самом деле каждый мускул на нем каменно затвердел от напряжения и неистового душевного волнения.

Танки противника, будто бы обескураженные нашим затаенным молчанием, замедлили ход на середине поля между перелеском, откуда они вышли, и Саратовом.

- Вот здесь мы и потревожим их, - сказал Оленин, и зубы его блеснули озлобленно, тонкая ниточка усов шевельнулась и ощетинилась. Он сделал знак телефонистам. Те, истомившись от ожидания, тотчас передали команду по проводам. И вскоре сзади нас заревели орудия, сплошной стеной накатился и качнул вышку гул от залпов катюш. Непроницаемый вал огня, земли, снега и дыма перепоясал поле, сметая, заволакивая все. Не успел рассеяться и осесть дым от первого залпа, как опрокинулся второй, потом третий... Шесть залпов сделали дивизионы реактивных минометов. Не переставая, били пушки, посылая снаряды в эту пучину огня и копоти... Никогда я не видел еще такой чудовищной силы огневой бури. Сердце мое билось оглушительными рывками. Сознание силы рождало желание действовать без промедления, сию же минуту. Я крикнул Оленину, который безотрывно смотрел на поле, где еще клокотал огонь и дым, поднявшись к небу, черной гривой сваливался влево, в рощицу за дорогу:

- Сидеть нам нечего. Надо идти вперед!

Оленин похлопал ладонью о ладонь, сдерживая радостную дрожь.

- Уразумел, капитан?

- Гвардии капитан, - поправил я.

- Сейчас пойдем в атаку. Погоним фашистов... Не даром же назвали нас гвардейцами!.. Готовь свою пехоту. Сажай ее на танки и вперед!..

Связные, скатившись с лестницы, повалились в сани и погнали лошадь, чтобы скорее сообщить командирам рот приказ о наступлении.

Командир бригады приказал: танкам, ожидающим в засадах и укрытиях, выйти на поле сражения и начать преследование оставшихся и повернувших назад вражеских машин...