Борис Володин - Мендель

«…Семантическая группировка фамилий (то есть группировка по смысловому сходству) сразу же дала интересные результаты. Второй компонент фамилии, «mann», то есть человек, постоянен.

Биограф Менделя Освальд Рихтер предположил, что весь анализ фамилий был предпринят с единственной целью — для увеселения общества, так как в списках Менделя — множество «веселых фамилий». О. Рихтер, очевидно, не заметил, что фамилии, восходящие к прозвищам, весьма характерны для немецкого ономастикона, и Мендель, как объективный исследователь, не мог пройти мимо этого.

Стремясь обнаружить формальные законы происхождения фамильных имен, Мендель производит сложные подсчеты, в которых учитывает количество гласных и согласных в немецком языке, общее число рассматриваемых им слов, количество фамилий, начинающихся с каждой буквы алфавита, и т.п. Комментарии к этим подсчетам не сохранились, но по тому, с каким постоянством в них появляются одни и те нее цифры, можно предположить, что именно интересовало Менделя.

…Открывал ли Мендель законы комбинаторики гласных и согласных в немецких фамилиях? Ответ на этот вопрос скорее всего утвердительный.

Как и в области генетики, Мендель и в языкознании оказался пионером. В девяностые годы XIX века лишь самые смелые лингвисты заявляли о целесообразности применения математики в лингвистике (но никто ее еще не применял). Никто в то время не занимался систематизацией имен по близости их значений. Лингвистика приблизилась к методам решения задач, предложенных Менделем (таксономия лингвистических объектов и их математический анализ), лишь в самое последнее время… К сожалению, сохранились лишь черновики, лишь подготовительные материалы к работе Менделя. Но если бы сама работа была обнаружена в наши дни, она оказалась бы вполне актуальной — настолько актуальной, что читатель-специалист, не укажи вы автора, с интересом изучал бы ее как очередное и серьезное исследование из области современной лингвистической семантики и математической лингвистики».

Он был верен себе. Он подошел к анализу языковых явлений, как человек точной науки. Сначала в биологию, затем в лингвистику принес статистическо-вероятностный метод. Филологи подошли к применению этого метода только в наши дни и, кстати, стали употреблять даже термины основанной им генетики — «генотип», «фенотип» языка… Как некогда де Фриз, Корренс и Бэтсон, они шли его путем, не ведая, что тропка однажды уже протаптывалась. Такой оказалась судьба почти всех его дел.

…Когда-то венских физиков поразила «собственноручность исполнения», которой веяло от описаний обычных опытов в его экзаменационном реферате: «Если ствол ружья набить железными опилками и соединить с ретортой, в коей…» Всю жизнь до седых волос он не умел и не хотел обуздывать своего любопытства. У него непрерывно чесались руки. Стоило Петтенкоферу опубликовать знаменитое предположение о наличии какой-то связи между эпидемиями холеры и колебаниями в режиме грунтовых вод, как Мендель включил замеры уровня грунтовых вод в число постоянных своих наблюдений на целых семнадцать лет — с 1865-го по 1882-й!… Гипотеза не оправдывалась, а он продолжал наблюдать, ибо в этой сфере были свои интереснейшие вопросы. Он не опубликовал ни строчки, итоги потом суммировал Лизнар. Точные данные его пригодились тем, кому было нужно знать водный режим брненской почвы. Втуне ничто не пропадает.

…До самого конца он не хотел отказываться от того, что составляло ощущение жизни.

Фактически он был отстранен от всех дел, но в монастыре не бывает двух настоятелей, двух прелатов. Ведь «praelatus» значит «предпочтенный», а предпочесть всем остальным можно только одного. И потому, как ни был он болен, он считал, что обязан сам вести торжественные церемонии, например церемонию пострига. Впрочем, это было еще и политикой.

1 октября 1883 года монастырь принимает нового послушника, брата Баржину. Речь аббата необычна. Он говорит не о боге, а о себе.

«Если мне и приходилось переживать горькие часы, то я должен признать с благодарностью, что прекрасных, хороших часов выпало гораздо больше. Мои научные труды доставили мне много удовлетворения, и я убежден, что не пройдет много времени — и весь мир признает результаты этих трудов».

Это итог.

Он знал, что позади уже все: и нелегкие часы, и горькие, и счастливые, и трудные. И уже совсем мало осталось до того времени, когда итоги его жизни начнут подводить другие.

Ниссль — в Ферейне естествоиспытателей, епископ — в панихиде, репортеры — в некрологах и в отчетах о похоронах.

Но он уверен еще и в том, что сколько-то лет спустя итоги будут подводить заново — Корренс и Бэтсон в научных журналах, а Ильтис в фундаментальной монографии… И он уверен в том, что после его смерти увидят свет любовно и тщательно подготовленные им к печати, никем не читанные, новые труды…

О чем?… Быть может, о законах формирования фамильных имен в немецком языке… Быть может, о наследственности. Быть может, об эволюции. Быть может, о жизни, им прожитой. Но род людской не изменил привычке уничтожать лучшие свои ценности: никто и никогда не узнает, о чем были эти труды. Племянник Алоис, добрый католик, расскажет в 1928 году, как почти по чистой случайности был сожжен менделевский архив. Но двадцатью шестью годами ранее младший его брат сельский врач Фердинанд Шиндлер пошлет английскому генетику Бэтсону письмо на ужасном английском языке:

«…Аббат Мендель с уважением относился к английской науке и был бы счастлив, если бы узнал, что я, его племянник, изучил язык Дарвина и Шекспира (увы, прошло уже 20 лет и я забыл его в значительной степени)… Мендель был человеком либеральных принципов и ненавидел ультраклерикальную пропаганду и лицемерие… Он читал с огромным интересом дарвиновские работы в немецком переводе и восхищался его гением, хоть и был согласен не со всеми принципами его бессмертной философии природы.

Быть может, мой дядя в последние годы своей жизни отошел от научных эволюционных проблем, ибо имел много врагов среди клерикалов. Он часто говорил нам, племянникам, что мы найдем в его наследии бумаги и статьи [подготовленные] для публикации. Но мы ничего не получили от монастыря — даже ни единой вещицы на память…»

Этого он не предвидел. Если бы предвидел, додумался бы, как поступить.

…А предвидел ли он, как Рихтер и монсеньер ван Лиерде примутся рисовать иконописный облик благочестивого пастыря при науке и утверждать, что именно таким он, Мендель, и был на самом деле?

…А что будут создавать легенду об удачливом дилетанте?