Борис Ерхов - Андерсен

«„Что ж, плох тот портной, что не сумеет выкроить из обрезков хоть детскую курточку!“ — говорили одни. „Быть и либреттистом, и композитором, и певцом — вот это, можно сказать, трехэтажный гений!“ — говорили другие. „Впрочем, он родился еще выше — на чердаке!“»[255].

Выступление Пера в роли Аладдина становится триумфальным, его осыпают морем цветов, награждают большим лавровым венком. И тут же, на сцене, Пера пронзает острая боль в сердце и он умирает.

В первом своем романе «Импровизатор» Андерсен видит себя в конце счастливым мужем и отцом.

В «Счастливчике Пере»[256] он устраивает своему сказочному двойнику триумф поэта, композитора и певца. Ему «нечего больше хотеть», он умирает, и намеченные было сюжетные линии любовных взаимоотношений с баронессой или с ее дочерью и соперничество в борьбе за них с Феликсом обрываются. А предчувствия Андерсена о своей недалекой кончине обретают художественную форму.

Глава тринадцатая

короткая и грустная, об Андерсене в последние годы жизни

Остается немногое. В конце 1860-х — начале 1870-х годов Андерсен продолжает вести привычный образ жизни. Каждый год летом он ездит за границу, навещает друзей, общается со знаменитыми художниками, композиторами и музыкантами, гостит в поместьях, ходит в оперу и на музыкальные спектакли. Тот же распорядок соблюдается и в Дании: Андерсен по-прежнему обедает у друзей и знакомых, занимается издательскими делами (ему, как и раньше, помогает в них Эдвард Коллин), исполняет светские и придворные обязанности, как он их понимает, дружит с государственными чиновниками. Как и прежде, он очень общителен, хотя круг его старых знакомых и давних друзей редеет, его коллеги по писательскому цеху и состоятельные покровители постепенно сходят со сцены (к ним следует добавить Эленшлегера, Херца и Хауха), но появляются новые, среди которых особенно выделяются высокообразованные семьи богатых финансистов и коммерсантов Мельхиор и Энрикес. Они с самого начала знакомства с Андерсеном имеют дело уже с маститым писателем, и у него складываются с ними, не знавшими его в юности, почти безоблачные или, по крайней мере, беспроблемные отношения, чего нельзя было сказать об общении с Коллинами и Вульфами; он часто гостит в загородных поместьях Терезы и Мартина Энрикес Петерсхой и Доротеи и Морица Мельхиор Рулигхед (иногда это название переводят как «Тишина»). Взрослые и дети дружественных семейств по возможности стремятся создавать для него атмосферу доверия и домашнего уюта, по которой он иногда тосковал, как это видно из его откровений в письме Терезе Энрикес от 2 сентября 1860 года:

«Как же вы счастливы! Ведь дом, настоящий дом, это лучшее благословение Божие! Увы, мне его на этой земле не знать. Вот откуда у меня беспокойство и стремление к перемене мест, которое — если говорить от чистого сердца — вовсе меня не радует».

Впрочем, такие мгновения Ханс Кристиан всегда считал проявлениями слабости, признаками наступающей старости. Вот как отзывался он в 1866 году в письме от 15 октября Йонасу Коллину-младшему о приобретении своей собственной — первой в его жизни кровати, которую он купил по настоянию Хенриетты Коллин для своей съемной квартиры в Нюхавне:

«Вот, теперь у меня есть дом и кровать, моя собственная кровать, как же это ужасно! Мебель, кресло и кровать, я не говорю уже о картинах и книгах, пригибают меня к земле!»

А своему другу композитору Хартману днем позже Андерсен жаловался:

«Пришлось заплатить за эту кровать целую сотню ригсдалеров, но если она не доживет до моей смерти, то таких денег не стоит! Было бы мне двадцать, бросил бы я в сумку за плечи чернильницу, две рубашки и пару чулок, уложил бы в пенал писчие перья и пошел бродить по широкому миру. Увы, теперь я, по милому выражению Йетте Коллин (жена Эдварда. — Б. E.), „пожилой человек“ и поэтому должен думать о кровати, моем смертном одре».

Впрочем, симптомы старости давали о себе знать. В свои ежегодные путешествия по Германии и другим странам Андерсен стал привлекать спутников, хотя за них ему в пути приходилось платить. В осенне-зимний сезон 1869/70 года в поездку по Германии и Франции он берет с собой Йонаса Коллина-младшего, сына Эдварда Коллина, а в весенне-летнее путешествие 1872 года по Германии — молодого писателя Виллиама Блока.

Из остававшихся еще не посещенных стран Андерсена более всего привлекала Норвегия, куда звал его известнейший норвежский писатель Бьёрнстьерне Бьёрнсон (с Генриком Ибсеном Андерсен познакомился 18 августа 1870 года в поместье Мельхиоров Рулигхед. Сам Ибсен ему понравился, а вот его знаменитая драматическая поэма «Пер Гюнт» оставила равнодушным: ее язык, особенно в сцене у Доврского деда, показался ему «диким», а сам стих примитивным и неумелым). Андерсен позволил Бьёрнсону себя уговорить и август 1871 года провел в Норвегии, где Бьёрнсон, прекрасный организатор, сумел окружить его заботой и вниманием своих соотечественников. Приветственную речь в честь Андерсена на посвященном ему обеде прочитал его собрат по перу, собиратель норвежских сказок и поэт Йорген Му (1813–1882).

Еще больший интерес вызывает у Андерсена Америка, где издается его собрание сочинений в десяти томах, а сказки печатаются уже 20 лет. Специально для американского издательства он написал продолжение «Сказки моей жизни», впоследствии вышедшее и в оригинальном датском варианте. Американский детский писатель Орас Скаддер (1838–1902), познакомившийся с Андерсеном заочно, забрасывая его письмами (датчанин долго на них не отвечал), и напечатавший десять сказок Андерсена еще до публикации их в Дании в американском журнале «Нэшнл куотерли ревю», усиленно зазывал писателя приехать в США, обещая оплатить ему все дорожные расходы туда и обратно. Были и другие заманчивые предложения. Андерсен, вспоминая о гибели Хенриетты Вульф на пароходе «Австрия», сгоревшем всего за несколько дней пути до берегов Америки, всякий раз отказывался. Впрочем, скоро он такое путешествие предпринять и не смог бы: в ноябре — декабре 1872 года он тяжело заболел: по всей видимости, у него начинался рак печени. Ханс Кристиан в 1873 году предпринял (с помощью молодого датского писателя Николая Бёга) еще одно путешествие по Германии и Швейцарии. К этому времени он едва ходил и останавливался в некоторых городах специально для лечения, однако попытки эти желаемого результата не принесли.

28 июля, истощенный и измученный болезнью, он возвращается в Копенгаген и вплоть до осени живет в поместье Рулигхед у своих друзей Мельхиоров, после чего возвращается на квартиру в Нюхавне, где первое время нанимает себе сиделку. Постепенно состояние его здоровья несколько улучшается, и он снова может свободно передвигаться и даже выходить в город. Тем не менее он не строит для себя напрасных иллюзий и 1 ноября отмечает в дневнике: «Я мучаюсь и чувствую себя всеми оставленным. <…> Я больше не выздоровею, а смерть все не наступает; я хочу конца и боюсь его».