Саймон Монтефиоре - Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти

Советские генералы, дипломаты, разведчики и писатели, работавшие и воевавшие в Испании, погрязли в трясине доносов и предательств, убийств, интриг и разоблачений. Сталинский посол в Мадриде Антонов-Овсеенко когда-то был троцкистом. Он попытался доказать свою преданность режиму, но сделал это неловко. Сталин отозвал его в Москву, повысил в должности и на следующий день приказал арестовать. Принимая журналиста Михаила Кольцова, находившегося в Испании, Сталин пошутил о его испанских приключениях и назвал дон Мигелем. В конце аудиенции генсек неожиданно поинтересовался: «Вы не собираетесь стреляться? Ну тогда прощайте, дон Мигель». Кольцов играл в Испании в смертельно опасные игры. Он доносил Сталину и Ворошилову на соотечественников. Вскоре после разговора в кабинете Сталина дон Мигель был арестован.

Кабинет вождя был завален письмами с мест. В них власти с энтузиазмом рапортовали о расстрелах. В типичном отчете от 21 октября 1937 года читаем, что в Саратове были расстреляны одиннадцать человек, в Ленинграде сначала восемь, потом еще двенадцать, шесть и пять в Минске и так далее. Всего в списках значились фамилии 82 человек. Подобные рапорты, адресованные Сталину и Молотову, исчислялись сотнями.

Конечно, получал Сталин и множество писем с просьбами о помощи. Бонч-Бруевич, чья дочь была замужем за одним из помощников Ягоды, утверждал: «Поверьте мне, дорогой Иосиф Виссарионович, я бы сам привел сына или дочь в НКВД, если бы они были против партии». Каннер, сталинский секретарь в двадцатые годы, многое сделал в борьбе с Троцким и другими соперниками Сталина, но несмотря на это тоже был арестован в 1937 году. «Каннер не может быть негодяем, – писала некая Макарова, возможно его жена. – Да, он дружил с Ягодой, но кто мог подумать, что нарком безопасности окажется таким подлецом и мерзавцем? Поверьте, товарищ Сталин, Каннер заслуживает вашего доверия!» Каннер был расстрелян.

В секретариат генсека часто приходили просьбы от старых большевиков, которые были его близкими друзьями. Автор одного из таких посланий, Вано Джапаридзе, написал: «Моя дочь арестована. Не могу представить, что она сделала плохого. Прошу вас, дорогой Иосиф Виссарионович, облегчите ужасную судьбу моей дочери».

Шли письма и от обреченных партийных руководителей. Они чувствовали нависшую опасность и отчаянно пытались спастись. «Я не могу работать, – сообщал Николай Крыленко, народный комиссар юстиции, сам подписавший немало смертных приговоров. – Моя преданность делу партии не подлежит сомнениям. В сложившейся ситуации я не могу сидеть сложа руки. Пожалуйста, уделите мне несколько минут вашего времени». Крыленко тоже был расстрелян.

Все вожди были властны над жизнью и смертью. Через много лет Никита Хрущев неожиданно вспомнил случай с одним мелким агрономом, который чем-то его рассердил. «Конечно, я мог бы сделать что-нибудь с ним. Мог бы уничтожить его, стереть с лица земли».

Ежевика на работе и отдыхе

Подсчитано, что за полтора года Большого террора Сталин принимал Ежова 1100 раз, то есть по два раза в день. По данному показателю Ежевика уступает только Молотову. Следует отметить, что это только, так сказать, официальные встречи в кремлевском кабинете вождя. Вне всяких сомнений, они часто виделись на даче. В архивах сохранилось много документов. Из них мы узнаем, что Сталин составлял собственные расстрельные списки и обсуждал их с Ежевикой. 2 апреля 1937 года, к примеру, он написал для Ежова синим и красным карандашом список из шести пунктов. Среди них встречаются и такие зловещие, как «очистить Государственный банк». Иногда Сталин подвозил маленького наркома на его дачу.

Переехав в кабинет Ягоды, Николай Ежов не изменил бешеного распорядка дня. Напротив, под воздействием ужасных дел, которыми ему предстояло заниматься, постоянно увеличивавшегося количества арестовываемых и расстреливаемых, страшного давления, как сверху, так и снизу, работы стало неизмеримо больше. Так же, как Сталин, Ежевика трудился по ночам. Он постоянно чувствовал усталость, с каждым днем становился все бледнее. У него часто сдавали нервы.

Распорядок дня Ежова известен. Он допоздна спал дома, обедал с женой. Потом встречался с заместителем Фриновским на даче. Пропустив рюмку-другую, нарком ехал в Бутырку или на Лубянку допрашивать подозреваемых и часто собственноручно пытал их. Поскольку Николай Ежов находился в высшем эшелоне советской власти без малого семь лет, многих своих жертв он знал лично. В июне 1937 нарком внутренних дел подписал приказ об аресте своего крестного отца, Москвина, и его жены, в доме которых часто бывал. Обоих расстреляли.

Ежевика нередко поражал всех своей жестокостью. Чекисты арестовали Булатова. Он так же, как Ежов, был руководителем отдела ЦК и нередко бывал у него в гостях. Во время пятого допроса Булатова в камеру вошел генеральный комиссар госбезопасности.

– Ну как, Булатов признался? – поинтересовался он.

– Нет, товарищ генеральный комиссар! – ответил следователь.

– Значит, плохо работаете, – хмуро бросил Ежов и перед тем, как выйти, добавил: – Поработайте с ним как следует!

Но порой даже этому страшному человеку приходилось тяжело. Однажды Ежову пришлось присутствовать на расстреле друга. Ежов искренне огорчился.

– Я вижу по твоим глазам, что тебе меня жалко, – сказал ему товарищ.

Ежов был явно расстроен, тем не менее приказал чекистам открыть огонь.

После ареста еще одного старого друга он сначала тоже сильно переживал. Потом изрядно выпил, «взял себя в руки» и велел своим людям «отрезать ему уши и нос, выколоть глаза и порезать на маленькие кусочки».

Впрочем, жалость и переживания были показными, не настоящими. Однажды Ежов задержался в камере друга сильно за полночь. Они проговорили несколько часов. Эта задушевная беседа не помогла несчастному – его все равно расстреляли.

Члены политбюро восхищались твердостью Николая Ежова. Вячеслав Молотов считал, что «он хотя и не был кристально чистым человеком, но был хорошим партийным работником».

Иногда в разгар вакханалии арестов, пыток и убийств Ежевика вспоминал о своем истинном характере. Во время разговора со сталинским доктором Виноградовым, которому предстояло давать показания на предстоящем процессе над Бухариным, его же собственным учителем, подвыпивший Ежов посоветовал: «Вы хороший человек, но слишком много говорите. Запомните, каждый третий человек в стране работает на меня и обо всем мне рассказывает. Настоятельно советую вам поменьше болтать».