На манжетах мелом. О дипломатических буднях без прикрас - Юрий Михайлович Котов
Жена не слишком переживала: нет так нет – обойдусь. И предложила в воскресенье пойти поискать нужный нам ковер. Отправились в недалеко расположенный магазин и обнаружили искомое: вот он – подходящий по размеру, вишневого цвета, по цене менее ста долларов, а главное – made in Бельгия. Купили, взвалил я рулон на плечи и кое-как дотащил до дома, радуясь, что не пришлось переть такой из Брюсселя. На этом с загранкомандировками заканчиваю и перехожу к разного рода переговорам в родном МИД'е.
Пожаловали как-то к нам на консультацию по азиатским делам мои непосредственные «обидчики» – французы. Расположились в моем кабинете и после обмена взаимными приветствиями и представления участников с обеих сторон приступили к обмену мнениями. По существующей негласной традиции начинают беседу в таких случаях всегда гости.
Я перед этим произнес на французском языке (затем мы общались через переводчиков) известную мне историческую фразу: «Ну, что ж, господа французы, стреляйте первыми». Как гласит легенда, именно с нее началась битва при Фонтенуа, только с той разницей, что обращена она была к англичанам. Собеседник засмеялся, оценил мою осведомленность в исторических курьезах, а затем сказал: существует версия, что звучало это выражение с другой тональностью и пунктуацией. А именно: «Господа!.. Англичане!.. Стреляете первыми!..» Для меня тогда услышанное было в новинку и лишь позднее, читая книгу известного французского писателя Пьера Даниноса «Записки майора Томпсона», я узнал, что подобное толкование принадлежит именно ему.
Коли я уж упомянул эту фамилию, то прервусь, чтобы вспомнить о своем телефонном общении с прославленным юмористом. Случилось это во время первой командировки во Францию, когда я находился на посту шефа протокола. Послу Зорину кто-то из лидеров французской компартии подарил собаку. Породы я ее не знаю и могу лишь сказать, что это был здоровенный лохматый экземпляр, с весьма злобным характером и зычным басом. Не скрою, я этого зверя весьма побаивался и никогда близко к нему не подходил. На прогулку хозяева выпускали его во внутренний садик на территории посольства, в который был выход из их квартиры. И вот однажды раздался телефонный звонок: «Здравствуйте, с вами говорит писатель Пьер Данинос. Я ваш сосед, живу в соседнем доме, и окна моего кабинета выходят на ваш садик. Так вот, там постоянно бегает собака и зачастую очень громко лает, мешая моей творческой деятельности. Прошу вас принять меры, чтобы это безобразие прекратилось».
Я несколько опешил, выразил свое удовольствие, что общаюсь с признанным мэтром, а далее попытался объяснить, что упомянутая собака принадлежит самому послу, гуляет она по посольской территории, ну а что иногда лает, так это с ними, собаками, случается. Собеседник, однако, меня не особо слушал и вновь повторил о необходимости положить конец мешающему ему лаянью. На этом первый разговор с ним закончился. Я, естественно, послу о нем не докладывал.
Прошло несколько дней. И снова звонок от Даниноса: «Это с вами я разговаривал в прошлый раз? Так вот, вижу, что никакого вывода из нашей беседы не сделано. Собака как лаяла, так и продолжает лаять». Тут уж я попробовал пошутить: «Да что вы говорите? Неужели снова лает? А я так строго предупредил ее: не смей больше лаять, ты мешаешь известному писателю». Данинос, похоже, мой юмор не оценил и бросил трубку. Правда, больше по этому поводу он к нам не обращался. Хватит шуток-прибауток, возьмусь снова за скучную будничную работу.
К началу 1994 года у меня появился новый непосредственный руководитель – Альберт Сергеевич Чернышев, назначенный заместителем министра после своего возвращения из Турции. Мы с Альбертом были хорошо знакомы еще с того времени, когда он работал в секретариате Громыко (последние годы был помощником министра). Он, кстати, на свое место в Анкаре настойчиво предлагал мою кандидатуру, что у меня особых возражений не вызвало. Однако Козырев решил иначе, и послом в Турцию был назначен мой однокашник по институту Вадим Кузнецов, которого он хорошо знал лично. Так что пришлось мне возобновлять тесное сотрудничество с Альбертом Сергеевичем в высотке на Смоленской площади. Основное внимание в последующие полтора года пришлось уделять проблеме межтаджикского урегулирования. В Таджикистане шла затяжная гражданская война между лояльным к России правительством в Душанбе и оппозиционными силами из южных районов страны, находящимися под сильным влиянием радикальных исламистов. Ну и вроде бы какое нам дело до того, что там происходило? Ответ простой – ситуация на таджико-афганской границе, которую вынуждена была охранять наша 201-я дивизия (потом она была формально преобразована в коллективные миротворческие силы с участием ряда среднеазиатских государств) от постоянных попыток прорвать ее отрядами афганских моджахедов. Если бы им это удалось, то дальше путь им самим и потоку («струйки» и так были) наркотиков на российскую территорию был бы значительно облегчен.
Вот и приходилось нам решать задачи мирного урегулирования положения прежде всего в самом Таджикистане. Пару раз летали с Чернышевым и его помощником Сергеем Гармониным в Душанбе. Последний был моим протеже. Когда Альберт стал заместителем министра, то попросил меня подыскать ему зав. секретариатом из числа толковых сотрудников нашего департамента. Скрепя сердце, я и отдал ему Сергея – одного из своих любимцев, оговорив, что делаю это исключительно из уважения к начальнику. Последние годы Сергей Викторович был директором департамента кадров, а сейчас – посол в Швейцарии. Он по-прежнему уважительно зовет меня Юрием Михайловичем, а я его, как и в прежние годы, сердечно просто Сережей.
Но поездки, как видно, были разовые, а вот рабочие «посиделки» в кабинете Чернышева по таджикской тематике проходили на постоянной основе. Заседали мы втроем – меня всегда сопровождал
