Фёдор Абрамов - Олег Трушин
Инициативу Сызрани подхватили театры Куйбышева, Саратова, Фрунзе (Бишкека), Архангельска… Пьеса действительно пришлась по душе зрителю.
Окрылённый таким триумфальным шествием по театрам страны «Пелагеи и Альки», 3 июня 1973 года Молько написал Абрамову: «Вы серьёзно и внимательно отнеслись к нашей работе, словом и делом создавая пьесу… Очень я люблю Вас, люблю Вашу горьковскую принципиальность. Это-то и привлекло меня».
Почти в каждом своём письме Фёдору Абрамову Владимир Молько восторженно поздравлял его с состоявшейся премьерой в том или ином театре страны. При этом в постановках явно наблюдались просчёты, которые Молько старался не замечать, но о которых всё одно заговорила театральная критика.
Уже после ряда показов пьесы в театре Сызрани газета «Волжский комсомолец» 3 июня 1973 года в статье Е. Жоголева сообщала, что «ряд актёров не освоился со своими ролями, хотя со времени премьеры прошло более месяца».
Возможно, в премьерный показ в Сызрани спектакль действительно был сыроват. И дело, наверное, не в подборе актёрского состава или плохой игре, просто он, как часто говорят в театральной среде, ещё «не оброс мясом», не отшлифовался, не претерпел ряда исправлений в ходе проката, почти сразу лишившись поддержки того человека, чьими трудами был создан, – 23 октября 1975 года в возрасте тридцати восьми лет от тяжёлого онкологического заболевания скончался Александр Трубай. «Но самое большое и тяжёлое событие, – писал Молько Абрамову в ноябре 1975 года, – смерть дорогого Александра Михайловича Трубая, давшего сценическую жизнь “Пелагее…”. 38 лет!»
23 февраля 1974 года спектакль «Пелагея и Алька» в постановке Б. Второва прошёл на театральной сцене Архангельского драматического театра им. М. В. Ломоносова. Ещё 28 июня 1973 года заведующий литературной частью театра Е. Чистиков обратился к Фёдору Абрамову с просьбой помочь найти для репертуара следующего сезона пьесу «Пелагея и Алька», так как театру самостоятельно найти её нет возможности. «Наш театр, – сообщалось в письме, – хотел бы иметь с Вами крепкую связь и дружбу; нам очень нужны пьесы северные, на местные темы. Ведь те, кто далёк от Севера, не поймут так, как северяне, обычаи, нашу северную речь, юмор её, патриотизм северян…»
Абрамов откликнулся на просьбу. Но почему-то работа над спектаклем долго не начиналась, и первая репетиция прошла лишь 15 января 1974 года, меньше чем за полтора месяца до намечавшейся премьеры.
О том, что в Архангельске всё же идёт работа над спектаклем «Пелагея и Алька», Фёдор Абрамов узнал совершенно случайно от редактора Северо-Западного книжного издательства В. Лиханова, сообщившего в письме, что театр уже работает над «Пелагеей и Алькой», а в издательстве скоро выйдет и книга с этими повестями.
А вот более точная информация о готовящемся спектакле придёт к Абрамову лишь в последний день января, за три недели до премьеры, в письме Чистикова: «С 5 февраля пойдут репетиции. Сдача спектакля 22 февраля, премьера – 23 февраля. Музыку написал – архан. композитор Кольцов П. Ф., танцы ставит балетмейстер Северного хора Меркулов И. В., в массовке будут заняты учащиеся культпросветучилища».
Уже сама по себе необъяснимая волокита, а затем спешка в постановке в конечном результате не обещали ничего хорошего.
Но Фёдор Абрамов всё же принял приглашение и приехал на премьеру. Он внимательно следил за игрой артистов, делая особые пометки на листке своей программки, на которой вскоре не осталось ни островка чистого места: недочёты в игре актрис – главных героинь, декорация сцены и многое другое. Его волновало всё, даже самая малость, которая была бы чужда воплощаемым на сцене образам и времени, в котором жили герои. В какой-то момент Фёдор Александрович решил прервать просмотр и уйти из зала.
Нельзя сказать, что спектакль вовсе Абрамова не впечатлил, но и восторга не вызвал, как это будет впоследствии с «Деревянными конями» в Театре на Таганке и «Домом» в Малом драматическом в Ленинграде. Он просто принял его по-своему, сродни очевидцу описываемых в повестях событий, с тем внутренним содержанием, которое, увы, неподвластно обычному зрителю. От этого и острая требовательность к актрисам, игравшим главных героинь, ко всей внешней составляющей, антуражу, подчёркивающему внутреннюю человеческую драму.
6 мая 1974 года Фёдор Абрамов на встрече со студентами и преподавателями Архангельского педагогического института так скажет об архангельской постановке: «“Алька и Пелагея” в Архангельске. Это было чудовищно… Я сбежал. Есть достоинства и просчёты. Мне многое хотелось видеть иначе. Авторы немного отступили от инсценировки. Вся социальная драма потеснена семейной, бытовой коллизией, поэтому пострадал образ Пелагеи… Спектакль грешит стилизацией. Спектаклю не хватает достоверности и северного колорита. Артисты играют городских людей».
Шамиль Галимов, чуть позже посмотревший «Пелагею и Альку» в постановке Архангельского драмтеатра, сообщал 28 марта 1974 года Абрамову:
«Пьеса мне понравилась, основное содержание повести (особенно “Алька”) она отражает. Пелагея в пьесе бледнее, чем в повести, заметно, но всё-таки и её можно играть, материал есть.
Спектакль в целом, мне думается, тоже удался, хотя мог бы быть поставлен лучше. Главное: серьёзная, глубокая, содержательная получилась вещь, зритель это очень чувствует и хорошо смотрит, хорошо принимает…
Но вот заглавные актёры, особенно Пелагея (Уколова), оказались не совсем удачны. Пелагея “играется”, демонстрируется, а не живёт органично на сцене. Не пинежская это баба…»
Впечатления Шамиля Галимова от спектакля подтвердила и Т. Шахова в своей статье «Крушение», опубликованной в «Правде Севера»: «Не всегда звучал со сцены истинный Абрамов, продираясь сквозь сценарное переложение В. Молько. Не увидели зрители в оформлении и северных изб с наличниками, с резными деревянными коньками сверху, не почувствовали до конца нашего Севера».
Читая эти строки Шаховой, мне невольно вспоминаются декорации к додинскому спектаклю «Дом», выполненные художником Эдуардом Кочергиным. Всё там до предела просто – многочисленные охлупни с конями в изголовье, и всё! Но они есть олицетворение деревенского дома и его нехитрого убранства. Они, и скамья, и стол… Весь спектакль завинчен вокруг образа северного дома, и вот он, колорит северной деревни, на театральной сцене, прост и понятен любому зрителю.
А вот на предложение Владимира Молько поставить «Пути-перепутья» в их новом, современном прочтении Фёдор Абрамов ответил отказом, и это несмотря на очень убедительное письмо Молько от 23 марта 1980 года:
«А театр у меня есть. Хоть и не академический, но ведь именно он дал жизнь “Пелагее и Альке”, после чего “мать и дочь” побывали (успешно!) и на академической сцене. А всего, если я не ошибаюсь, к настоящему времени эту нашу работу, эту мою инсценировку по Вашим прекрасным, глубоким повестям, видели в Куйбышеве, Сызрани, Саратове, Фрунзе, Бугуруслане, Архангельске, Шадринске, Владивостоке, Прокопьевске, Новокузнецке, Нижнем Тагиле, Ачинске…
Меня глубоко волнуют вопросы духовной эстафеты поколений, передачи нравственного опыта прошлого. Быть может, потому я так привязался к Вашему литературному роднику, к Вашему народному истоку и гражданскому самосознанию Большого художника!»
Отказ Абрамова в инсценировке романа «Пути-перепутья» не был безапелляционным. Ещё в
