Клод Дюфрен - Великие любовники

Но зато Мария была умна, удивительно образованна для девушки того времени, а ее порывистые разговоры развлекали короля. Вскоре тот стал требовать ее присутствия рядом чуть ли не каждый день и получал от этого большое удовольствие. Осенью, когда двор перебрался в Фонтенбло, чего раньше не происходило, разговоры с улыбками начали походить на идиллию. На пикнике в лесу или прогуливаясь рядом верхом, Людовик был очарован ее высказываниями и глубиной знаний, значительно превосходивших его собственные. Нет сомнения, что именно благодаря Марии Манчини король обязан вкусом к живописи и литературе.

С каждым днем молодая «мазаринетка» приобретала все большее влияние на своего воздыхателя. Они уже дошли до обмена клятвами, а когда проект брака между королем Франции и дочерью герцога Савойского провалился, Мария ни на секунду не усомнилась, что это случилось из-за нее. Любовь короля вскружила ей голову и заставила потерять реальный взгляд на вещи: она уже видела себя королевой Франции. Возвращаясь из Лиона вместе с двором, Людовик и Мария стали отыскивать возможности чаще оставаться наедине. «Никогда, – воскликнула потом Мария Манчини, – никто не проводил время более приятно, чем это делали мы…» Действительно, каждый вечер влюбленные танцевали или пели ритурнели[152], которые специально для них сочинял бродячий комедиант по имени Батист, прославившийся впоследствии под фамилией Люлли[153]. Анна Австрийская, до той поры беззаботно считавшая это простым увлечением – надо сказать, что молодость короля проходила, – внезапно сильно встревожилась. А Мазарини вначале надумал мечтать: стать дядей короля Франции по жене, какая великолепная перспектива для сына бывшего слуги! Но очень скоро чувство реальности возобладало над мечтами: он как раз вел переговоры о женитьбе Людовика и инфанты Марии Терезы Испанской, что положило бы конец бесконечной войне между Францией и Испанией. Поэтому и речи быть не могло, чтобы такому грандиозному проекту смогли помешать чувственные причины. И Мазарини принялся урезонивать племянницу, требуя, чтобы та прекратила этот любовный роман. Но Мария, черпая силу в клятвах короля, не подчинилась дяде, не прекратила встречаться с монархом и даже рассказала обо всем тому, кого уже считала женихом. Ей не составило труда убедить его вмешаться. Не он ли повелитель? Людовик, действительно, помчался к королеве, где уже был Мазарини, и заявил, что не станет жениться на испанке, поскольку был намерен взять в жены Марию. И тогда началась редкая по накалу страстей сцена: монарх угрожал, негодовал, но его мать и кардинал были непреклонны, так как переговоры уже зашли слишком далеко и отказ от брака с инфантой означал бы развязывание новой войны между Францией и Испанией. Готов ли был король взять на себя такую ответственность перед историей? Людовик в отчаянии зарыдал и упал к ногам Анны. Но в конечном итоге он подчинился соображениям государственных интересов. Эти соображения стали основным принципом его правления.

Решив ковать железо, пока горячо, Мазарини счел полезным удалить Марию. Вместе со своей сестрой Гортензией она должна была уехать в замок Бруаж, в Пуату. Людовик добился возможности вести с девушкой свободную переписку и увидеться с ней в последний раз на пути в Байонну, где он должен был встретить свою будущую суженую.

22 июня 1659 года монарх проводил Марию до кареты, долго стоял у дверцы, словно стараясь максимально отсрочить роковой момент. Когда карета тронулась, Мария сказала ему: «Сир, вы – король, вы плачете, а я уезжаю!» Спустя несколько часов после разлуки с ней Людовик написал Марии полное страсти письмо, в котором подтвердил свои клятвы. Так продолжалось несколько недель. Мария отвечала ему в таком же страстном тоне. Всем, кто его видел, бросалась в глаза грусть короля, и Мазарини начал опасаться, не собирался ли он устроить скандал, отказавшись от женитьбы.

В конце концов, поддавшись на уговоры окружающих, Людовик согласился и вместе с матерью отправился в Байонну. Как он уже решил, по пути он встретился с Марией в Сен-Жан-д’Анжели. Встреча молодых людей была возвышенно-волнительной. Гортензия Манчини написала об этом следующее: «Ничто не может сравниться со страстью короля и с нежностью, с которой он попросил у Марии прощения за все, что ей пришлось вынести из-за него». Прощаясь, влюбленные лелеяли надежду, что эта женитьба не состоится, если не будет подписан мирный договор между Францией и Испанией. Но они не приняли в расчет ловкость Мазарини и что испанцы уже устали от войны. Худо-бедно, но переговоры успешно продвигались и в конечном счете привели к заключению соглашения. И тогда Мария все ясно осознала: никогда король не рискнет начать новую войну, какой бы сильной ни была его любовь к ней. Гордая, она решила не дожидаться, когда ей дадут отставку, и 3 сентября сообщила возлюбленному, что не будет больше ему писать, и попросила и его не делать этого. В течение нескольких дней Людовик сильно страдал и надеялся, но, когда понял, что решение девушки было окончательным, в нем тоже заговорила гордость, и он распорядился ускорить подготовку к свадьбе. Но было еще не время, и церемония была назначена на весну следующего года. А пока король нашел приятное времяпровождение в лице Олимпии Манчини. Теперь, когда она была замужем и стала называться графиней де Суассон, сестра Марии не видела основания отказывать монарху в удовольствиях.

Эти приятные занятия все же не помогли забыть Марию. Он все еще думал о ней, когда 9 июня 1660 года в церкви Сен-Жан-де-Люз брал в жены Марию Терезу. Про невесту он сказал, «что она не была ему неприятна». Это, разумеется, не означало особого восторга, но тем не менее испытание первой брачной ночи прошло удачно. Мария Тереза даже была горда, что открыла для себя физические удовольствия. Всякий раз, когда король навещал ее ночью, она наутро хлопала в ладоши перед своим окружением, чтобы все знали о ее счастье.

По пути в Париж Людовик остановился в Бруаж. Это чувственное паломничество показало, что он все еще был болен любовью к Марии Манчини, и это очень обеспокоило Анну Австрийскую и Мазарини. Поэтому кардинал стал упорно очернять племянницу, говоря королю, что та полюбила другого. Играя на королевской гордости, Мазарини попал в точку: Людовик забыл про Марию и стал искать другие развлечения. Но их, естественно, не могла ему предоставить его славная супруга, которая ни о чем не знала и чьим главным занятием было посещение мессы по три раза в день. Поэтому король стал осматриваться по сторонам, и взгляд его упал на Генриетту, юную принцессу, совсем недавно вышедшую замуж за его младшего брата Филиппа. Она приехала из Англии и появилась при дворе спустя несколько недель после женитьбы Людовика. Ее веселость, блестящий ум и врожденная кокетливость сразу же произвели впечатление на монарха. Генриетта не была красавицей: ее чахлое, ужасно худое тело и землистый цвет лица уже указывали на болезнь, но у нее был дар нравиться. И она умело воспользовалась им в отношениях с братом мужа. В оправдание надо сказать, что ее муж, Филипп Орлеанский, с его женственными манерами, любовью к ярким драгоценностям, с напудренным лицом больше походил на какую-то нелепую куклу, чем на соблазнительного мужчину.