Серафима Чеботарь - Сильные женщины. От княгини Ольги до Маргарет Тэтчер

Заговорщики испугались – и Хрущев снова оказался вознесен наверх. Так называемая «антипартийная группа Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» была лишена всех постов, раскаявшийся Ворошилов был прощен, а поддержавшие Хрущева Брежнев, Фурцева и Жуков были осыпаны милостями. Екатерина Алексеевна стала полноправным членом Президиума ЦК КПСС.

Фурцева переходит из МГК в ЦК. Здесь она вместе с Жуковым входит в комиссию по делам реабилитации военнопленных (согласно сталинскому указу, все пленные считались изменниками Родины, и освобожденных из немецких лагерей сразу же отправляли в лагеря советские), с ним же занимается разработкой проекта строительства мемориала на Поклонной горе. Но вскоре Жуков попадает в опалу: его фраза про танки напугала в том числе и самого Хрущева – и всего через четыре месяца после того судьбоносного заседания Жуков был обвинен в насаждении культа своей личности в армии, снят с поста министра и выведен из Политбюро и ЦК. Хрущев помнил, кому он обязан своим восхождением, и умел мстить тем, кто видел его слабость.

Для Фурцевой несколько лет все шло хорошо. Ее называли официальной наследницей Хрущева. В 1960 году назначили министром культуры СССР – должность видная, но не очень завидная: функции министра культуры в основном представительские. Самое дело для женщины: поруководить, покрасоваться, да и испортить ничего не сможет – на самом деле культурой в СССР руководил специальный партийный комитет, а вовсе не министерство. Но настал черед и Фурцевой. Авторитарная, во многом противоречивая политика Хрущева вызывала все больше недовольства в высших кругах. Заговоров не было – так, перемывали ему кости по телефону, – но Хрущеву было достаточно и этого. В 1961 году ему на стол положили стенограмму ее телефонного разговора с членом ЦК Аристовым, где Фурцева нелестно отозвалась о Никите Сергеевиче. На ближайшем, внеочередном, пленуме, Президиума Екатерина Алексеевна была снята с должности секретаря.

Все было обставлено тихо: во время очередного совещания в кабинет Фурцевой пришел человек, отключил связь, забрал «вертушку» – телефон правительственной связи, – и все. Молчание. Никто ничего никому не объяснил. Екатерина Алексеевна приехала домой, легла в ванну и вскрыла себе вены. Спасла ее подруга, пришедшая в гости. Удивившись тишине за дверью, она позвонила в соответствующие органы. Приехавшая бригада взломала дверь и доставила Екатерину Алексеевну в больницу.

Говорили, что Фурцева пыталась покончить с собой из-за уязвленного честолюбия. Но не меньшую роль сыграла и личная обида на человека, который был обязан ей столь многим, которому она безгранично верила и который так подло ее предал. Хрущев прореагировал просто: на заседании ЦК, членом которого Фурцева еще оставалась, заявил: «Дамские капризы! Что вы хотите – климакс! Не стоит обращать внимания».

Выйдя из больницы, где ее долго лечили от нервного стресса, Екатерина Алексеевна с головой уходит в работу министра. Время хрущевской оттепели вызвало к жизни множество новаций в культуре – и Екатерина Алексеевна изо всех сил старалась понять, что же происходит в подведомственной ей среде. Впервые за несколько десятков лет во главе Министерства культуры был настолько высокопоставленный номенклатурно-партийный работник – и настолько интересующаяся женщина. Екатерина Алексеевна, начинавшая как партийный функционер со всеми соответствующими взглядами, смогла измениться и стать одним из лучших – если не лучшим – министром культуры за всю историю СССР.

Поначалу ее назначение народ встретил анекдотами. Собственно говоря, такого количества анекдотов о себе мало кто удостаивался – разве что главы государства. А тут простой министр. Особенно поначалу анекдоты были злые: мол, пришла бескультурная баба из жуткой глубинки и давай артистами руководить. Один из самых популярных анекдотов был такой. «Вернисаж. Пабло Пикассо не пускают, потому что он забыл пригласительный билет. Тогда он в подтверждение того, что он именно Пикассо, рисует на асфальте своего знаменитого голубя мира. Его пропускают. Следом идет женщина, и тоже без пригласительного. «Вы кто?» – «Я министр культуры СССР Фурцева!» – «А как докажете? Вот Пикассо забыл свой билет, он голубя нарисовал». – «Простите, а кто такой Пикассо?» – «Проходите, госпожа министр!»

Про то, как она на самом деле руководила культурой, тоже ходят анекдотичные истории. Когда Григорович ставил в Большом театре «Лебединое озеро», согласно либретто Одетта должна была умереть. Фурцева заявила: «Наш балет должен быть оптимистичным!» – и девушку-лебедя оживили. Но спустя годы Юрий Георгиевич вспоминает Фурцеву тепло и благодарно. Она чаще всего шла ему навстречу. Ценила Галину Уланову, мхатовских знаменитых актрис Тарасову и Степанову. Дружила с Марецкой.

Как человек очень деятельный, болеющий за свое дело, она старалась участвовать во всем. Лично принимала решения о повышении зарплат, запрете или разрешении спектаклей, назначении на роли. Чисто по-женски отстаивала свои решения – могла расплакаться, пококетничать, упасть в ноги вышестоящим товарищам, только чтобы выпустили фильм, утвердили назначение, дали звание. Она считала всех работников культурных учреждений солдатами своей армии – актеров и писателей, библиотекарей и лекторов, музейщиков и циркачей – и относилась к ним одинаково. Хотя, конечно, у нее были свои предпочтения – Родион Щедрин, Майя Плисецкая, Людмила Зыкина, Давид Ойстрах, Святослав Рихтер, которому она устроила срочный выезд в Германию, попрощаться с умирающей матерью.

Любила МХАТ – по ее инициативе Олег Ефремов, до этого работавший в «Современнике», был назначен главным режиссером МХАТа, и под ее личным наблюдением было построено новое здание театра на Тверском бульваре. Как руководитель она была нелегким человеком. Не терпела ответов «не знаю», требовала, чтобы каждый досконально знал свое дело – как она. В пылу спора могла накричать, выгнать – но потом переживала и старалась сделать взамен что-нибудь хорошее. Ее уважали за то, что с ней можно было спорить, разговаривать, что ее можно было переубедить, – тогда как правила мужской игры требовали придерживаться принципа: «есть два мнения, одно мое, другое неправильное».

Именно при Фурцевой стал проводиться Международный конкурс имени Чайковского – и она лично настояла на том, чтобы первую премию разрешили дать американскому пианисту Вану Клиберну, что абсолютно противоречило всем идеологическим установкам. При ней начали проводить Международный конкурс артистов балета, Московский международный кинофестиваль. По ее записке Суслову был учрежден Театр на Таганке, ее стараниями открылись Московское хореографическое училище и десять университетов культуры по всей стране, были построены здания Библиотеки иностранной литературы, Детского музыкального театра Натальи Сац, нового цирка на проспекте Вернадского (и еще десять стационарных цирков по всей стране), здание хранилища Библиотеки имени Ленина в Химках, новые помещения получили МХАТ, Театр имени Моссовета и Театр оперетты.