Эрнст Вист - Фридрих II Гогенштауфен
Король Людовик отправил из Акры брата, графа Артуа и Пуату, и через него потребовал от папы заключить мир с Фридрихом: лишь его особые отношения на Востоке могли спасти Гроб Господень. «Поистине наша надежда покоится на груди Фридриха» — так писал король. В противном случае король грозил изгнать папу из Лиона. Так далеко Людовик Святой еще не заходил.
В сложившейся ситуации папа попытался найти пристанище у короля Англии. Но и тот отказал ему в просьбе. Слишком ненавистными стали для всех сборщики церковных податей. Слишком необдуманно папа злоупотреблял светскими и церковными средствами в борьбе против Фридриха. Прежде всего всех глубоко потрясла попытка покушения на императора, заставившая взглянуть на папу другими глазами.
Почти пророчески звучат строки письма Фридриха, адресованные зятю, греческому императору Иоанну III Дукасу Вататцесу Никейскому, в конце 1248 года:
«Если желаете знать… о Нашем триумфе, то Мы, хотя кое-кто до сих пор сдерживал Наше победное шествие яростными мятежами и хитрыми проделками, благодаря действиям предводителя воинства, мечом справедливости прокладывающего дорогу королю, находимся уже в округах Аузонии (Кампании) и в скором времени ожидаем славный конец Нашего начинания и передачи Лигурии».
Однако кажущееся улучшение дел императора не должно ввести нас в заблуждение: папа не собирался менять свою политику, недвусмысленно заявив одному из кардиналов:
«Не бывать тому, что (подобному) человеку или его змеиному отродью и далее будет оставлен скипетр (правления) христианским народом! Чрезмерная удача развратила его: он забыл, что тоже происходит от человека, безжалостно лютуя против людей, уничтожая их в звериной ярости подобно овцам, а значит, поднялся против создателя человечества, чей образ он презирает в человеке и уничтожает в творении Божьем. Поэтому каждый, кто любит справедливость, должен возрадоваться и омыть руки в крови греховника: всеобщему врагу за все пришло отмщение!»
Но тут в борьбу двух смертельно враждующих властелинов мира и их непримиримых сторонников вмешалось нечто более великое — сама смерть!
Во время дальнего выезда на охоту с императором случился тяжелый приступ дизентерии. Приступ, должно быть, внезапный и стихийный: его не успели доставить в находящуюся всего в двенадцати километрах Лючеру или в Фоджию. Больного уложили в маленьком местечке под названием Фиорентино. Когда он услышал это, а ему пророчествовали, что он умрет в месте с цветочным названием, поэтому он всегда избегал Флоренцию, и увидел свое ложе перед вмурованной в стены дверью с железными створками (также часть пророчества), он уже знал, что над ним исполнилось изречение прорицателей: «Здесь я умру, как мне и предопределено. Да исполнится воля Господня!» Маттеус Парижский прибавляет: «Умер Фридрих, самый великий из князей земли, чудо и преобразователь мира».
Цезарь и его смерть
Когда умирает великий человек или тот, кто считается великим, сам себя поставив выше понятий добра и зла; тот, кто собственной волей вознесся до роли судии над жизнью и смертью; тот, для кого другие люди являлись лишь материалом для построения дворца его фантастической мечты, когда такой человек покидает бренный мир, после того как активно действовал в нем в течение тридцати восьми лет, почти всегда как преступник, изредка как жертва, то повсюду воцаряются глубокая тишина и смутное чувство покинутости. И даже враги охвачены ощущением пустоты, поскольку исчез объект их ненависти, первопричина их сопротивления, против которой были направлены их борьба и устремления.
Но не хотелось бы, чтобы наши современники, пережившие мировую войну, унесшую миллионы человеческих жизней, воспринимали Фридриха II как светлую личность, ведь именно таким его часто представляет историческая наука — как человека, имевшего право вести народы на плаху. Преступления Гитлера и Сталина отличаются от преступлений Фридриха II Гогенштауфена лишь по количеству, но не по качеству принесенных страданий.
И все же можно понять сына императора, Манфреда, князя Тарента, который пишет своему брату королю Конраду IV Германскому, преисполненный общей сыновней болью:
«Солнце народов закатилось, светоч справедливости погас, погибла опора мира! Нам осталось лишь одно утешение: господин наш отец жил счастливо и победоносно до самого конца».
Поскольку мы знаем очень мало о последних часах жизни императора, нелишним будет вспомнить письмо от 21 августа 1215 года, которое он, юноша двадцати одного года от роду, отослал в генеральный капитул цистерцианских аббатов:
«Так как Мы верим в великую святость достопочтенного ордена, то все, о чем Вы желаете попросить творца, Вы получите от полноты Его сострадания». И далее Фридрих призывает святых отцов-цистерцианцев: «…Умоляем Вас со всей настоятельностью принять Нас в свое братство и включить в Ваше святое молитвенное сообщество».
Напомним, в более поздних правовых воззрениях Фридрих действовал исходя из принципа «соmmodum et utilitas» — выгода и полезность — а значит, можно предположить, что и в духовной сфере император поступал, руководствуясь теми же соображениями целесообразности, и ожидал большой духовной пользы от молитвенного сообщества цистерцианцев.
Почувствовав приближение неотвратимой кончины, Фридрих приказал надеть на себя монашескую рясу цистерцианцев, дабы встретить смерть под защитой мощного священного ордена. Верный и старинный друг, седой архиепископ Берард Палермский, как священник и духовный князь, преодолел все препятствия, созданные церковным проклятием папы для умирающего императора. Он соборовал умирающего друга и вопреки воле папы провозгласил над ним всепрощающее «Ныне отпускаются!».
Даже в ритуале похорон отразилась двойственность натуры императора. Он принял смерть в бедной рясе цистерцианца, словно христианский король, преодолевший все мирское и оставивший позади себя весь земной блеск. Но, когда Фридриха доставили к месту последнего упокоения в Палермо в красном порфировом саркофаге из Чефалу, он был накрыт мантией властелина мира, закутан в арабский шелковый наряд, украшенный таинственными куфическими письменами и эмблемами мирового господства.
Завещание императора
Император завещал: «…Пока мы в силах и сохраняем речь и память, хотя больны телом, но здоровы духом…
Во-вторых: Далее, Мы назначаем Конрада, избранного короля римлян и наследника королевства Иерусалимского, Нашего возлюбленного сына, Нашим наследником в империи и во всех как купленных, так и обретенных владениях и в особенности в Королевстве обеих Сицилии. Если он умрет, не оставив сыновей, ему должен наследовать Наш сын Генрих. Пока Конрад пребывает в Германии или где-либо за пределами королевства, Мы назначаем вышеупомянутого Манфреда штатгальтером названного Конрада в Италии и в особенности в Королевстве обеих Сицилии…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});