Виктор Троегубов - Жизнь в «Крематории» и вокруг него

Самой простой для съемки стала сцена пьянки. Ничего особо сложного изрекать и изображать там не нужно было, а потому на стол была выставлена натуральная водка и закуска. Для разбавления мужской компании посадили в кадр гримера Катю и администратора Оксану. Одновременно с командой «мотор» была вскрыта пробка, и водка полилась в стаканчики. Минут через тридцать уже никто не обращал внимания на работавшую камеру, до того так довлевшую над всеми… Если взглянуть на эту ситуацию философски, то приблизительно так же происходит и в жизни. Человек занят чем-то банальным – типа пьянки и девочек, а в это время за ним пристально следит некое незримое око, безмолвно укоряя: «Помни о вечном!»…

На мой взгляд, с актерской точки зрения, лучше всех в фильме показали себя Никита Прозоровский (следователь) и… Маргарита Пушкина, сыгравшая эпизодическую роль матери главного героя. Были и другие женские роли. Пьяницу-бродяжку сыграла свердловская рокерша Настя Полева, а в качестве главного женского персонажа выступила актриса Оксана Потоцкая, имевшая в активе больше десятка ролей в перестроечных кинофильмах. Правда, роль Оксаны в фильме «Тацу» была абсолютно невыигрышной, и кульминационной должна была стать постельная сцена, снимавшаяся на даче. Стояли сильные морозы, и температура в помещении не достигала пятнадцати градусов. Так что замерзшие тела любовников имели абсолютно неэротичный синеватый оттенок, а чтобы оправдать пар изо рта, героям приходилось постоянно курить. Слава богу, что никто из них не простудился, но их жертва оказалась напрасной. При монтаже любовная сцена по какой-то причине была вырезана.

Наконец весь материал был отснят. Этому предшествовало несколько походов делегации от съемочной группы с протянутой рукой к спонсорам и увольнение проворовавшегося директора картины. Но до окончания фильма было еще далеко, к тому же впереди маячили существенные расходы на монтаж и озвучивание фильма. Эта работа началась уже в новом 1994 году на «Мосфильме».

В тот год павильоны главной киностудии страны пустовали. Одновременно в производстве находилась кинолента Андрона Кончаловского «Курочка-ряба», вот, пожалуй, и все. Зал озвучивания находился довольно далеко от проходной, и в эти края почти никто не забредал. Текст записывался по следующей технологии. Например в один день записывались все сцены, где присутствовал Армен и я. На следующий сеанс вызывали Бухарова и Армена, и так далее. Я говорю все это к тому, что мы видели лишь отдельные кусочки будущего фильма, в лучшем случае – целые сцены. Оценить его качество как целого фильма нам, непрофессионалам, было трудно. Хотя некоторые слабые точки уже выявились. Так, если во время съемки большинство диалогов казались более или менее жизнеспособными, то уже на стадии озвучивания они казались просто бессмысленными или даже дикими. Порой приходилось придумывать новый текст, подходящий под движение губ в кадре. В один из таких моментов, когда мы со Славой Лагуновым судорожно пытались найти решение одной подобной ситуации и спорили по поводу конкретных слов, в затемненном зале раздался усиленный микрофоном голос звукорежиссера: «Не понимаю, кто здесь режиссер?». В этой фразе сконцентрировалось несколько мыслей. С одной стороны, звукорежиссер хотел осадить меня, подрывавшего своим спором принцип единоначалия в кинематографе. С другой стороны, эта фраза признавала некую некомпетентность режиссера-сценариста, не знавшего нужной реплики.

Да, я забыл сказать, что Армен, узнав о «скрипичном» прошлом Бухарова, начал «строить планы» на Славу как на возможного будущего скрипача «Крематория». На мой взгляд, эта мысль изначально была порочной из-за низкого технического уровня Бухарова. Одно дело взять такого музыканта на этапе зарождения или даже становления группы, совсем другое – приглашать скрипача в коллектив, отметивший десятилетие и имеющий некие обязательства перед собственными слушателями… Думаю, что больше всего Армена в Славе устраивали совсем не музыкальные качества. Мне кажется, что в Бухарове он разглядел человека, готового слепо идти за лидером, не задавая вопросов и не предъявляя претензий. Сразу скажу, такая порода людей очень распространена в театральном мире, где режиссер – царь и бог. И еще одна «замечательная» для Армена и «Крематория» черта была у Славы. Он всегда был готов «сгонять за пузырем»…

Поверьте, я далек от того, чтобы бросить на Славу Бухарова какую-либо тень, больше того – готов отдать должное его талантам. В те времена он был артистичен, по-актерски компетентен и открыт для дальнейшего обучения и совершенствования. По-моему, до того он работал в русском театре одной из прибалтийских республик, но история того театра закончилась после обретения республикой государственной самостоятельности. Поэтому уже первые его шаги на столичном актерском поприще стали весьма успешными. Но для того, чтобы достичь устойчивого успеха и популярности в театральном мире, ему требовалось в течение хотя бы нескольких лет «предлагать себя», пробиваться, трудиться, преодолевая кучу неблагоприятных обстоятельств, таких, как отсутствие жилья в Москве и наличие семьи в Воронеже. Именно в этот момент Армен и предложил ему стать участником известной московской группы, которой зрители аплодировали при одном лишь появлении на сцене. Как вы думаете, какой путь выбрал Бухаров? Как ни странно, он пошел в «Крематорий». Вы спросите: а что же здесь странного?..

Сколько я ни встречал на своем веку людей театра, все они были «заражены» своим искусством, словно наркотиком. Они жили где придется, питались впроголодь, ходили в обносках, терпели порой унизительный диктат режиссера – все ради своего призвания, ради момента выхода на сцену. Слава был одним из немногих, кто согласился променять эту судьбу на иную. Может быть, это произошло из-за того, что, теряя одну сцену, он обретал другую, дотоле недостижимую. Мне казалось, что он должен отдавать себе отчет в том, что хороший скрипач (а именно на эту работу его принимали в группу) из него не выйдет никогда.

Во время нашего перекура в процессе озвучивания мне удалось поговорить с ним. Я считал своим долгом предупредить его о последствиях выбора, а потому спросил у него: «Не будешь ли ты впоследствии жалеть о зачеркнутой карьере артиста? Ты понимаешь то, что совместить это с «карьерой» рокера невозможно?».

Он ответил, что все отлично понимает, но мне показалось, что выбор за него сделал сам ход событий. На актерском фронте стояло затишье, а в крематорских краях жизнь била ключом…

Глава XXXXV. «НОВЫЕ ЗАКОНЫ» КЛАССИЧЕСКОГО ТАНГО