КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены - Галина Львовна Кузичкина (Кокосова)
Вскоре открылась и упомянутая ранее будка по продаже безалкогольных напитков как раз напротив входа в посольство. Из этой будки, как и раньше, те же самые сотрудники САВАК продолжали вести наблюдение за нашими передвижениями. Все мы знали этих людей, и они знали всех нас. Но теперь они старались не встречаться с нами глазами. Я как-то без задних мыслей подошел к этой будке купить несколько бутылок фруктовой воды. Поздоровался. Мужчина в будке ответил, не поднимая глаз.
— Как жизнь? — спросил я его, и в моем голосе прозвучало естественное сочувствие.
Он ничего не ответил. Только поднял на меня глаза, пожал плечами, виновато улыбнулся и глубоко вздохнул. И в этом взгляде было все. И извинение за то, что они проиграли, и за то, что теперь они вынуждены служить новому ненавистному режиму. Он как бы говорил: «Это генералы наши теперь в Европе и Америке. А нам, рядовым, что теперь делать, с голоду дохнуть? А ведь у нас семьи».
После этого он избегал встречаться со мной взглядом. Да я и не настаивал. Зачем было приносить ему неприятности.
* * *
Советские руководители, осознав, что пришедший к власти в Иране новый режим стабилизируется, начали наверстывать упущенное в контактах с Хомейни. Из Москвы послу поступило указание встретиться с Хомейни и объявить ему о признании Иранской Исламской Республики Советским Союзом. Поскольку 1 марта Хомейни покинул Тегеран и перебрался в город Кум, продемонстрировав тем самым свою веру в стабильность новой власти, советскому послу Виноградову пришлось проделать путь в 120 километров на автомашине для того, чтобы увидеть иранского лидера. С собой он взял молодого дипломата в качестве переводчика и сотрудника консульского отдела Казакова, который также был офицером резидентуры КГБ. Однако это посла совершенно не интересовало, а даже удручало. Как известно, посол не пылал любовью к КГБ. Казаков был нужен послу в этой поездке для того, чтобы осуществить консульское вмешательство в случае неприятностей. Посол явно нервничал. Особой симпатии к иностранцам новые власти не проповедовали.
Хомейни принял советского посла сдержанно, выслушал его и, практически ничего не сказав, отпустил. Казаков при этой встрече, естественно, не присутствовал. Посол оставил его охранять свою машину. Однако, с точки зрения резидентуры, нашему офицеру и не нужно было присутствовать на этой встрече, чтобы знать, что там говорилось. Переводчик посла, будучи осведомителем КГБ, доложил резиденту все во всех подробностях в тот же день.
После первой встречи с Хомейни советского посла Москва не успокаивалась. Она ожидала услышать от Хомейни что-то конкретное, а не протокольные вежливости. Послу было дано указание организовать еще одну встречу с Хомейни. Иранский лидер опять принял посла и не дал никаких конкретных ответов. Советские предложения были обычными. Добрососедские отношения, продолжение помощи в экономическом развитии, расширение торговли и культурных связей. Москва опять приказала послу встретиться с Хомейни и выяснить его реакцию на наши предложения. Хомейни в третий раз принял советского посла, и опять результат был тем же. Ничего конкретного иранский лидер не сказал. И послу опять поступил приказ еще раз встретиться с Хомейни. Нужно отметить, что все вышеупомянутые встречи происходили одна за другой каждую неделю. Нам было ясно, что иранцы своим поведением дают понять, что они не хотят принимать «советскую руку помощи». Это было совершенно очевидно. Однако посол таких выводов в своих сообщениях в Москву не делал. Он сглаживал отрицательную реакцию Хомейни до такой степени, что можно было подумать, что иранский лидер не так уж и плохо относится к СССР. И вот уже в четвертый раз за три недели из Москвы пришло указание послу встретиться с Хомейни. Чистые дипломаты их протокольного отдела говорили, что им уже стыдно звонить в приемную Хомейни и напрашиваться на визит, когда совершенно ясно, что его там видеть не хотят. Мы в резидентуре откровенно, но только между собой, потешались над этой ситуацией. Наш Казаков страдал чисто физически. Ведь каждый раз отъезд на визит к Хомейни начинался в 4 часа утра.
Четвертый визит советского посла к Хомейни наконец-то принес конкретные результаты. Автомашину советского представителя остановили охранники у шлагбаума, перекрывавшего дорогу к канцелярии Хомейни. Молодой бородатый охранник заявил, что Хомейни больше не намерен с ним встречаться и по всем вопросам советское посольство должно обращаться исключительно в министерство иностранных дел Ирана. Это заявление было сделано через открытое окно автомашины. После этого один из охранников автоматом показал шоферу, что тому следует развернуть машину и отправляться в обратный путь. Это был явно подготовленный плевок в лицо представителя Советского Союза. Но ведь сам посол на это и напрашивался.
На обратном пути посол Виноградов всю дорогу скрежетал зубами, а все остальные — переводчик, Казаков и шофер — делали все возможное, чтобы подавить улыбки.
Позднее резидентуре КГБ через свои источники удалось выяснить истинную реакцию Хомейни на визиты нашего посла. Хомейни всегда отрицательно относился к СССР. Однако его политические советники убедили аятоллу в том, что не стоит открыто демонстрировать свою враждебность, а лучше все это сделать с использованием дипломатических приемов. Этим и объяснялась реакция Хомейни на встречи с послом. Однако, услышав, что советский посол настаивает на четвертой встрече, иранский лидер, потеряв терпение, сказал, что такой наглости он еще не видел: «Я не встречаюсь ни с американским, ни с английским, ни с французским послами. Почему я должен видеть советского посла? Нет, больше я с ним встречаться не намерен».
Постепенно со всего региона в Иран стали прибывать иностранные визитеры для того, чтобы или поживиться от нового режима, или привлечь его на свою сторону. Так, только в апреле 1979 года Иран посетили делегации Полисарио, Сирии, ливанских шиитов, Ливии в составе 70 человек. Одновременно Иран разорвал дипломатические отношения с Египтом.
Руки новых властей начали доходить и до более прозаических вещей. В середине апреля они запретили импорт в страну автомашин и алкогольных напитков. Это накладывало еще большие трудности на жизнь дипломатического корпуса.
С самого
