Любовь Виноградова - Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной
Жители хутора рассказали Перушеву, что произошло. Самолет Свистуненко подбил немецкий танк (видимо, пулеметной очередью). Летчик развернул самолет на 90 градусов и взял курс на восток, но мотор начал давать перебои, и летчик «стал производить посадку прямо на склоне горки по канавам». Удачно посадив самолет на фюзеляж, летчик вылез из кабины. Мы не знаем, видел ли Свистуненко, что к нему едут немецкие мотоциклисты, вылез ли он для того, чтобы вести с ними бой, или не видел немцев и надеялся скрыться. Как бы то ни было, увидев двух подъехавших к нему мотоциклистов, он поднял руки, как будто хотел сдаться, и, как только немцы начали слезать с мотоциклов, выхватил пистолет и застрелил обоих. С другой стороны к нему уже бежали немецкие автоматчики. Перед тем как выстрелить последним патроном в себя, Дима попрощался со своей любимой машиной. «Летчик обвернулся, сняв с себя шапку, помахал лежащему самолету, произвел выстрел и упал, — писал Крайнов. — Подошедшие к нему автоматчики постояли возле него и ушли». Местные летчика не похоронили, потому что тогда же, в ночь с 21 на 22 июля, хутор оказался на линии фронта и их эвакуировали в тыл.
Перушев похоронил Свистуненко, которому в ноябре исполнилось бы двадцать два года, на деревенском кладбище, сделав ему с помощью местных жителей гроб и памятник, на котором написал, что Свистуненко погиб как герой. Над могилой он отдал погибшему пилоту салют. Доброе имя Свистуненко было восстановлено, его родные теперь имели право на пенсию. А командира полка Голышева, пропавшего в том же районе, Перушев найти не смог. Его нашли через тридцать лет школьники, искавшие самолет и останки Лили Литвяк.
Жительница села Артемовка Закутняя Анна Лаврентьевна рассказала школьной экспедиции, что она видела, как немцы в районе Красной Горы сбили самолет. Он загорелся в воздухе и упал прямо на немецкую батарею. Летчик не выпрыгнул, скорее всего, был ранен. Его выбросило из кабины взрывом, и он был еще жив, когда прибежали немцы. Летчика тут же расстреляли.[537]
Немцы ушли, и местные женщины похоронили летчика возле разбитого самолета, который стал ему своеобразным памятником. Так делали часто, — не потому, что хотели оставить летчика с его машиной, а просто потому, что перенести куда-либо не было возможности. А для летчика его самолет становился, конечно, лучшим памятником. Лицо погибшего летчика Анна Лаврентьевна запомнила так хорошо, что через много лет сразу узнала его на групповой фотографии. Только глянув на показанное школьниками фото, она закричала: «Ой, деточки, вот же он!» Председатель сельсовета выделил телегу, и старуха показала экспедиции высокий обрыв, под которым в глубокой воронке и вокруг нее валялось множество обломков самолета. Там же потом нашли и останки командира 73-го истребительного полка Ивана Васильевича Голышева.
Поплутав с девушкой-шофером по деревням — спросить было некого, все местные жители были эвакуированы, ведь линия фронта была совсем рядом, — Меньков наконец нашел нужную деревню, около которой в высоком бурьяне лежал «на брюхе» Як — тот самый, под номером 16131, который он знал как свои пять пальцев.[538]
Несомненно, самолет побывал в переделке: у него был пробит радиатор, поврежден мотор, винт погнут при посадке «на брюхо». Подошли солдаты-связисты, один из них азиат, видевшие эту аварийную посадку. «Самолет сел, — рассказали они Коле, — считай, упал в бурьяне». Прибежав туда, они стали искать летчика, звать его. Тут, как они со смехом рассказали Менькову, они услышали тоненький голос: «Я летчик», но никого не увидели: бурьян был намного выше, чем Лиля Литвяк. Скорее всего, бурьян ее и спас, закрыв самолет от огня с немецкой стороны. Когда она подошла к солдатам, лицо ее было испачкано машинным маслом и кровью: она при жесткой посадке ударилась носом о прицел. Поев со связистами и переночевав в их части, Литвяк уехала утром на попутной машине.
«У самолета был разбит правый блок и картер двигателя», — вспоминал Меньков, и, как рассказали связисты, линию фронта Литвяк перетянула с трудом, сев «на пузо» всего в семистах-девятистах метрах от передовой. Меньков с другим техником доставили самолет в часть на полуторке, подняв его с помощью привезенных с собой баллонов с воздухом и закрепив хвост на машине: передние колеса самолета ехали по земле. «№ 16131 ремонтируется при части», — докладывал Смирнов. У самолета заменили мотор и ремень планера, и через пять дней он снова был готов к работе. Механик Меньков точно помнил, что на его самолете Литвяк сделала до своего исчезновения еще семь боевых вылетов.
Глава 27
Мне тяжело писать Вам про безвозвратную потерю…
Ночь на 1 августа сорок третьего года стала самой страшной из всех боевых ночей полка ночных бомбардировщиков.[539] Утром в оперативной сводке доложили: «В районе боевых действий экипажи встретили активное противодействие со стороны ПВО противника, и главным образом со стороны его истребительной авиации и прожекторов.[540] С задания не вернулись четыре экипажа: Высоцкая, штурман Докутович; Крутова, штурман Саликова; Полунина, штурман Каширина; Рогова, штурман Сухорукова. 3 экипажа сбиты ИА [истребительной авиацией] и 1 предположительно огнем ЗА [зенитной артиллерии]. Задание выполнено не полностью. Вылет был прекращен распоряжением из штаба дивизии».[541]
Фронт после немецкого контрнаступления, в результате которого в руках немцев оказался ряд населенных пунктов — например, станица Киевская, — не двигался. Летчицы бомбили немецкую линию обороны; советская сторона подтягивала войска, выбрав место для главного удара на правом фланге немецкой обороны в районе Новороссийска.
В ночь, когда погибла Галя, начальник штаба Ира Ракобольская вместе с Бершанской проводила в первый вылет один за другим пятнадцать самолетов. Цель была недалеко, и с аэродрома были хорошо видны лучи прожекторов, старавшихся поймать самолеты. Неожиданно Ракобольская увидела, как один из самолетов вспыхнул и стал падать «медленно, огненным шаром». Она кинулась к журналу вылетов, чтобы понять, «кто сейчас горит». Тут вернулась машина, вылетевшая первой, и экипаж доложил, что они видели, как горел какой-то самолет в 22:18. Другой экипаж, которому посчастливилось вернуться, доложил, что видел, как горел еще один самолет — в 23:00. Потом — еще два таких же доклада. Все вернувшиеся экипажи доложили, что немецкие зенитки не стреляли. Бершанскую это озадачило, однако она быстро поняла, в чем дело: впервые против ее полка немцы выпустили ночной истребитель. Их зенитки не стреляли потому, что в небе был свой самолет или самолеты. Медленные самолетики в ярком луче прожектора были отличной мишенью.
Наташа Меклин, переучившаяся со штурмана, в ту ночь вылетела в один из своих первых боевых вылетов в качестве летчика. Когда до цели оставалось около семи минут, она и штурман Лида Лошманова увидели, как луч прожектора поймал летевший впереди самолет. Наташа подумала, как похож в перекрещенных лучах У–2 на «серебристого мотылька, запутавшегося в паутине».[542] Зенитки почему-то молчали, что было очень непривычно. Тут же все выяснилось. В воздухе вспыхнула желтая ракета — это немецкий ночной истребитель дал на землю сигнал: «Я — свой». Тут же к пойманному прожектором самолету «побежала голубоватая трасса огоньков»: истребитель стрелял трассирующими патронами, чтобы, если промахнется с первого раза, потом точнее прицелиться. Он попал со второго раза.
Охваченный огнем У–2 стал падать, «оставляя за собой извилистую полоску дыма». От него отвалилось горящее крыло, он рухнул на землю и там взорвался.
Наташе, пусть еще неопытной летчице, помог инстинкт: она тут же свернула в сторону и стала набирать высоту, чтобы спланировать на цель с выключенным мотором. От цели Наташа уходила на малой высоте, и прожектор ее не поймал. То же самое сделали другие экипажи, не ставшие добычей истребителя.
Могли ли девушки спастись из подожженного самолета, имей они парашют? Успели бы выпрыгнуть? Возможно, что успели бы, если не были ранены или убиты пулеметной очередью и если высоты хватало бы для прыжка. Во всяком случае, у них был бы хоть небольшой, но шанс спастись — так спаслись два экипажа в 1944 году, когда ввели парашюты. Почему же не было парашютов? Почему Бершанская, такой прекрасный командир полка, сделавшая из него образцовую боевую единицу, так пренебрегала жизнями людей — и обученными в полку боевыми летчиками, и штурманами? Сейчас нам сложно это понять. Без парашютов летало большинство «ночников».
От мысли о сгоревших заживо подругах, на месте которых могла оказаться ты, сжималось сердце. Женя Руднева, пославшая Галю Докутович с неопытной летчицей Аней Высоцкой, попросившей «более опытного штурмана», отчасти винила себя в ее гибели. Она не видела, как горели Галя и Аня, а вот «Женю Крутову с Леной Саликовой сожгли» у нее на глазах: Женя Руднева была в этот момент над целью и видела, что самолет Крутовой и Саликовой с горящей плоскостью не падал, планировал. Он взорвался недалеко от станицы Киевской на территории противника, уже на земле. На аэродроме Рудневой доложили, что в 23:00 сгорел еще один самолет — либо летчицы Высоцкой, либо летчицы Роговой (оказалось, что сгорели оба).
