Борис Черных - Шалва Амонашвили и его друзья в провинции

У наших ребят был девиз: «Первая – во всем первая!». В спорте, труде, комсомольской работе, художественной самодеятельности этот девиз удавалось выполнять, а вот в учебе нас постоянно обходила четвертая женская школа. Но…в 1954 году, когда я учился в 10-м классе, мы, наконец, обошли девчат. У них при трех (или даже пяти, точно не помню) десятых классах было четыре медалиста (в том числе одно золото), а у нас при двух классах – 12 медалистов, в том числе четыре – золотых.

Все 55 выпускников первой поступили учиться в институты и университеты, причем большинство – в престижные вузы страны.

Но… партийная власть признала педагогические методы Риммы Андреевны неправильными, ее освободили от директорства. Постепенно ушли и другие учителя. В конце 60-х, начале 70-х там училась моя старшая дочь, но это была уже другая школа, отличавшаяся от прежней, как небо от земли.

Когда у власти стоит серость, она старается отовсюду изгнать талант. Так было при большевиках. Ничего не понимая в педагогике, партийные чиновники завели ее в тупик, выбираться из которого трудно. Помню, в начале 80-х, когда уже младшая дочь Светлана училась в старших классах, я ужаснулся, вплотную столкнувшись с тогдашней педагогикой.

Как-то Света пропустила из-за болезни несколько уроков и попросила меня объяснить материал по физике. Перед ней лежал учебник. Она несколько раз прочитала нужную главу, но ничего понять не смогла. Разобраться в написанном с моим-то журналистским и редакторским опытом? Да это же сущий пустяк! Но не тут-то было. Прочитал раз – тоже ничего не понял. Второй – опять ничего. Только с пяти заходов удалось выловить в пятистраничном тексте рациональные зерна. Они были в такой шелухе, словно автор специально упрятывал свои мысли, чтобы до них никто не докопался. А ведь учебник писали профессора-педагоги, его одобрили Академия педагогических наук и Министерство просвещения СССР!

С большим трудом отредактировал этот текст, а фактически написал его заново. Из пяти страниц получилось всего полстранички. Положил их перед Светой, она, прочитав, радостно воскликнула: «Оказывается, все так просто!».

Теперь, наверное, понятно, почему меня так заинтересовала статья Бориса Черных, а также дискуссия вокруг нее. Творческое начало, обучение «доброречию» вновь пробиваются в российскую школу. Это прекрасно. Пусть энтузиастами возрождения стали пока педагоги негосударственной школы, но такой же большой интерес к приезду в Благовещенск Шалвы Амонашвили проявили и в педагогическом университете. Значит и на Амуре у педагогановатора будет все больше сторонников и последователей.

Начинание коллектива школы «Наш дом» заслуживает самой энергичной поддержки со стороны государственной власти и это должно быть сделано, если нынешняя власть хочет хоть чем-то отличаться от власти большевистской. Но абсурд: именно школа, ставшая для детей их домом, а не местом отбывания обязаловки, воспитывающая личности, некоторые из которых, возможно, станут Гагариными, Курчатовыми, Алтферовыми, лишена нормальной финансовой поддержки государства. Почему? Государство, исходя из своих возможностей, должно выделять одинаковые средства на обучение и воспитание всех детей, в какую бы школу они не ходили. А если родители хотят большего, пусть сами увеличивают школьный бюджет вдвое, втрое и т. д. Или я не прав?

С уважением, Альберт Кривченко

А. А. Кривченко – член Союза российских писателей. Первый постсоветский губернатор Приамурья.

Отто Лацис

Доброречия нам не хватает

Прочитал я, что Шалва Амонашвили считает нужным учить в школе не грамматике, а доброречию, и проникся завистью к своим внукам. Пусть даже они учатся не прямо у великого педагога, но хоть в его время, когда такие идеи распространяются в школе. Этого всегда так не хватало. Да и сейчас не везде хватает.

В моей школьной жизни самой большой неудачей были экзамены за седьмой – в то время выпускной класс. Экзамен по русскому устному я провалил и вынужден был пересдавать. В самом факте провала не было ничего поразительного для такого в общем твердого троечника, как я. Но убило меня то, что это был именно русский. При заслуженно скромном мнении о своих учебных успехах вообще я был уверен в одном: по этому предмету сильнее меня никого в классе нет. Не потому, что я был таким самоуверенным, а потому, что знал: на диктантах все стараются устраиваться так, чтобы у меня списывать. В те годы я обладал абсолютной грамотностью.

Новое подтверждение я получил годы спустя, будучи студентом МГУ, на знаменитых в то время диктантах профессора Константина Былинского. Он не диктовал никаких цельных литературных отрывков, как бывало на обычных школьных диктантах, – нам предлагалось собрание отдельных слов и фраз, состоящее из одних трудных «случаев». На этих диктантах мой результат был вторым среди 170 однокурсников.

В детстве я был безумным книгочеем, чтению отдавал всё свободное время, иногда отнюдь не свободное, а предназначенное как раз для уроков. При хорошей тогда еще памяти я просто знал, что и как пишется, и не задумываясь писал правильно. Объяснить – почему пишу так, а не иначе – я никогда не мог. И никогда не мог заставить себя выучить правила грамматики. Если я без правил знаю, КАК писать, то зачем еще помнить, ПОЧЕМУ я так пишу? Ненужные правила от меня отскакивали. Вот так я, обладая самой лучшей практической грамотностью в классе, оказался единственным провалившимся на экзамене по грамматике.

Этот случай типичный для советской школы, худшие стороны наследия которой еще не изжиты. Позднее я заметил другое: моя дочь, которая одно время из-за болезней пропускала целые месяцы школьных занятий и училась дома, именно в эти месяцы заметно опережала одноклассников.

Бюрократизированная, далекая от жизни система, основанная на зубрежке, а не на понимании, приводила к огромной напрасной трате времени на уроках. Самое лучшее время жизни, время наибольших способностей, расходуется далеко не лучшим образом. Амонашвили, Шаталов, Щетинин, Соловейчик и другие принесли в школу глоток свежего воздуха, принесли надежду на то, что школа станет другой, что счастливая пора детства станет более плодотворной. Изучение, распространение, а иногда, увы, и защита их методов от нападок – жизненно важная задача нашего общества.

Отто Лацис – доктор наук, лауреат Президентской премии «Золотое перо России». Москва

Павел Флоренский

Ах, этот Пушкинский бал

Восхищен, Борис Иванович, Вашей педагогической статьей об Амонашвили. Сам пишу кое-что о педагогике, ибо веду подобный студенческий кружок. Особое впечатление произвел рассказ о Пушкинском бале на Александра Ивановича Олексенко (создателя книги «Оро»). Он увлечен Пушкинской школой в Москве и пушкинскими балами по всей России. Заканчивает об этом книгу, но быть может еще не поздно вставить и Ваш материал. Торопитесь. Его телефон: (095) 544-12-90. E-mail: [email protected] Свяжитесь с ним обязательно.