Семен Брилиант - И.А. Крылов: Его жизнь и литературная деятельность
Но Петр Великий «прорубил окно в Европу» и по новому пути стали являться гости к Екатерине. Ее окружали философы и поэты. Своим умом и тактом она влияла, сколько могла, на окружающее ее общество, а проводником новых понятий в остальную массу явилась литература. В числе орудий гениального работника между топором и сохой, которая так глубоко врезалась в целину русского чернозема, что и до сих пор еще пашет, была и книга. Но она служила тем же практическим целям. Петру нужны были работники и мастера. Гениальный поэт-ученый, сподвижник Петра, писал о пользе стекла, но Державин был уже «певцом Фелицы», а Фонвизин начал «чистить нравы». Писатели стали воевать «со страстьми и заблужденьем». Сама императрица подавала пример своими сатирическими комедиями, журнальными статьями, нравоучительными сказками и наставлениями о воспитании детей. Казалось, что хорошим воспитанием можно все исправить. И Крылов, как сын Екатерининского века, остался навсегда того убеждения, что все дело в нравах, а не в учреждениях, не в общем строе. В этом была ошибка, наложившая особую печать на все произведения Крылова. Его взгляды на современные явления родины и Европы были часто ошибочны, но сила убеждения была так велика и выразилась у него так ярко, что сохраняет свою цену до сих пор, представляя нам уроки трезвого ума, житейской мудрости и знания человека, независимо от эпохи.
Сочинения Екатерины играли ту же роль в литературе минувшего века, какую ботик Петра Великого в создании русского флота. За нею вслед явились Новиков, Фонвизин и др. Журнальная сатира уже сделала свое дело и отцвела, когда явился Крылов и снова поднял старое знамя.
В 1789 году стал выходить в Петербурге журнал «Почта Духов». Кто был его издателем – сам ли Крылов или Радищев, или Рахманинов неизвестно, но Крылов принимал в нем значительное участие. Нелепые заимствования у французов, утрата старых хороших нравов, разорительные моды, пустота и волокитство, а главное иноземное воспитание и вредные, по мнению Крылова, учения составляют главный предмет его статей; эти же темы переходят потом и в басни. Двадцатилетий юноша Крылов выказал здесь ум, устойчивость, твердое убеждение, даже смелость в бичевании знатных и сильных, недостойных своего сана, но не обладал образованием настолько, чтобы понять настоящие причины бедствий народа, найти корни зла, таившиеся в крепостном строе русской жизни. Там, где он становится смелее и основательнее, заметно влияние более образованного Рахманинова, одного из тех страстных поклонников Вольтера, у которых «глаза наливались кровью», когда кто-нибудь не признавал мнений этого гениального философа единственным законом; но натура Крылова упорно не поддавалась никакому влиянию, особенно в духе Вольтера, к которому он. с его патриархальным складом ума и характера, чувствовал инстинктивную неприязнь. От влияния Рахманинова поэтому он скоро освободился, но во время участия в «Почте Духов» Рахманинов по собственному сознанию Крылова «давал ему материалы».
Принимал ли участие Радищев в журнале пером или хотя бы даже только деньгами в издании, которое не могло окупить расходов при 80 подписчиках, во всяком случае присутствие его заметно в некоторых обличениях, например в нападках на царедворцев. Когда судили его за книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», Екатерина написала на деле, что Радищев завидует1 приближенным ко двору!
Журнал выходил под названием «Почта Духов», или «ученая, нравственная и критическая переписка, арабского философа Маликульмулька с водяными, воздушными и подземными духами». Так окрестил его Крылов, настояв на этом в споре с Рахманиновым.
Младший член и сотрудник, не вносившей никакой материальной поддержки, он был очевидно настолько необходим для успеха дела, что сам Рахманинов, известный своим упрямством – хозяин типографии и быть может самого журнала – уступил молодому человеку. Крылов вполне оправдал ожидания, хотя публика не оценила достоинства журнала. Сатирическое дарование его развернулось с большим
успехом в новой форме. Он не умел оживить драматического действия — этому мешала сухость в собственном его отношении к действующим лицам, но в карикатурные свои изображения и сатирические портреты он внес движение, чем и отличается его сатира от сатиры тех старых журналов, которые «Почта Духов» напоминала своим названием, как то «Адская Почта» и др., где находим одно лишь резонерство. Конечно здесь нет жизни, но есть движение. Изображаемые лица — марионетки, которые рассуждают и движутся по воле автора. Ясно заметно, как эта повествовательная форма служит Крылову мостом к его басне.
Кто бы ни были эти духи: Зоры, Вестодавы и Дальновиды, ведущие между собой переписку, Крылов чувствует себя в их среде прекрасно.
Характеры их различны, но цель одна, и друг другу они не мешают. Работая с ними, Крылов вместе с тем учился и развивался. Не только сотрудники, более образованные чем он, помогали ему своим влиянием, но сам он изощрял наблюдательность и вкус, много читал и в особенности думал. В это время успел он значительно развить свой вкус и продолжал работать в том же направлении. Он вскоре стал одним из самых тонких знатоков и ценителей искусства, особенно благодаря своему тонкому остроумию и оригинальному, трезвому и меткому уму. Уже в письмах гномов Крылов проявляет стремление к тонкой отделке в изложении. Его «письма», по прекрасному определению г. Майкова, «напоминают собою новеллы, в которых не только описаны нравы общества, но и очерчены характеры лиц, рассказаны их похождения, и все это скрашено тонким юмором, все вызывает тот светлый смех, о высоком нравственном значении которого говорит Гоголь».
Уже комедия «Проказники» была удачнее других, потому что лица списаны были с живых «подлинников»; тоже самое отчасти находим и в его журнальных статьях. Здесь, между прочим, встречаемся мы опять с Рифмокрадом и Тараторой, которым неумолимый Крылов не дает пощады. Он не становится из Ахиллеса «Омиром», как комар в его басне, даже и теперь, когда Княжнин и без того в опале за свою трагедию «Вадим».
Теперь, в 1789 году, Екатерина отнеслась к невинному «Вадиму» Княжнина уже не с той ясностью взгляда и терпимостью, какие она выказывала в былое время. Это был год французской революции. Екатерина изменила отношение ко всяким заимствованиям у французов и подражании им даже в модах. Когда, после революции, вошли в моду у нас жабо выше подбородка, стриженные головы a la Titus, a la guillotine, лорнеты н коротенькие косы flambeau d'amour, Екатерине подобное франтовство очень не понравилось. Она приказала одеть в этот наряд всех будочников и дать им в руки лорнеты. Франты после того быстро исчезли. С этих пор неприязнь к подражанию французам все росла. Император Павел, по вступлении своем на престол, приказал выпустить на улицы двести солдат с известной инструкцией, и многие вернулись в этот день домой с разорванными на них французскими жилетами и помятыми шляпами, а иногда и без оных. Хотя даже и в мерах, вызванных подобным неудовольствием, императрица проявляла некоторый такт, все же известная журнальная сатира в этом духе становилась излишней с той минуты, как «со страстьми и заблужденьем» уже были не «одни писатели в войне».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});