Николай Шмелев - В лучах прожекторов

— Молодец! Молодец! — загудел Жарков по переговорному устройству. — Жми к лесу!

От первой атаки удалось увернуться.

Я вывел самолет из пикирования и, непрерывно следя за удаляющейся «рамой», повернул к лесу. Спасение было только там, на темном фоне деревьев. «Рама» тем временем сделала крутой разворот.

— На вторую атаку заходит! — предупредил Жарков. — Приготовься…

— Не успеем! — отрывисто ответил я. — Выбрасывайте груз, товарищ политрук!

— Листовки? — удивился Жарков. — Ты что?

— Они ручку зажали! — обозлился я. Сшибут за милую душу!

Жарков старался успокоить:

— Без паники!

«Рама» начала вторую атаку.

Убрал газ и резко перевел машину в планирование с разворотом. Это дало нам возможность на несколько секунд уйти из-под огня. Вот и опушка! Земля стремительно неслась навстречу. «Рама» тоже нырнула и открыла огонь. Две огненные струи, одна за другой, прошли над правой верхней плоскостью. Защелкали разрывные пули. В переговорном устройстве, словно колокол, загудел громкий бас Жаркова:

— Коля, спокойней!

Еще одна струя. Пули хлестнули по фюзеляжу. Голос Жаркова оборвался. Но «рама» уже совсем рядом. Снова убрал газ, свалил машину на крыло. Сразу стало необычно тихо. В лицо дохнул боковой ветер. Секунду, вторую самолет скользит в стороне от огненных дорожек. Потом крутой поворот, под «раму», и, почти касаясь верхушек деревьев, на полном газу идем на запад. Я был уверен, что после разворота фашист непременно будет искать недобитый У-2 где-нибудь на пути к линии фронта. И не ошибся. «Рама» действительно пошла к линии фронта, на восток.

— Товарищ политрук, кажется оторвались!

Жарков молчал.

— Товарищ политрук! Вы меня слышите?

— Слышу, — глухо ответил Жарков.

— Куда прикажете лететь?

— Продолжай выполнять задание, — чуть слышно ответил он.

Машина вела себя послушно. Мотор работал исправно, можно было восстанавливать ориентировку.

Сделав над лесом круг, снова стали набирать высоту.

К деревне Салино подлетели со стороны лесных оврагов, на высоте восьмидесяти метров.

— Как вы себя чувствуете, товарищ политрук? — не удержался я от вопроса. — Не укачало вас с непривычки?

— Укачало, — невнятно промолвил Жарков.

Ну, это ничего! Пройдет. Мы уже над заданным районом, можно бросать листовки.

Жарков начал разбрасывать пачки. Работал он молча, медленно, над некоторыми деревнями заставлял меня пролетать по два — три раза. Наконец разбросав все, он скомандовал:

— Давай домой!

Возвращались молча. Сели на рассвете. Я отрулил на стоянку и выключил мотор. Откуда-то, словно из-под снега, перед кабиной появился Коновалов. Мельком взглянув на машину, он всплеснул руками:

— Истрепали-то вас как, — запричитал он, чисто собаку в драке. Какие будут замечания?

— Никаких. Машину подготовил отлично, — от души похвалил я механика. — Ну и дали нам сегодня жизни, чуть душу не вышибли.

Коновалов понимающе закивал головой.

Я повернулся к Жаркову. Откинувшись на спинку, он полулежал в кабине. Руки у него были в крови, глаза закрыты.

— Товарищ политрук! Что с вами?

Жарков повернул голову и простонал:

— Ноги перебиты. Санитаров позовите.

Я опешил: «Укачало! Повтори заход! Еще раз повтори!» — вспомнились скупые команды Жаркова и, обругав себя за недогадливость, закричал что есть силы:

— Товарищи! Носилки сюда! Парторга ранило!

На машине его увезли в санчасть батальона, оттуда — в госпиталь. Закончив лечение, парторг через два месяца вернулся в нашу боевую семью.

Зимние ночи длинные. Темнеет рано, а рассветает поздно. А тут еще морозы такие, что во время полета до костей пробирает. Особенно тяжело приходилось штурманам. В задней кабине ветер гулял, как хотел. А чтобы наблюдать за целью, следить за местностью, им часто приходилось высовываться за козырек. Некоторые обмораживались, несмотря на меховые маски.

Как-то раз при полете на Спасс-Номазкино наш маршрут пролегал через большой населенный пункт Ярополец. И мне вспомнилось (в полете всегда что-нибудь вспоминается), как наш школьный учитель Евстафий Степанович, рассказывая об Александре Сергеевиче Пушкине, упоминал, что в августе 1833 года поэт приезжал в Ярополец, в имение Гончаровых, где навестил мать своей жены — Наталью Ивановну. В память о посещении Пушкиным тех мест одна из аллей Ярополецкого парка была названа Пушкинской. В доме, где он останавливался, была и «пушкинская комната».

Гитлеровцы, оккупировав этот район в 1941 году, надругались над памятью великого поэта. Они разграбили дом, уничтожили большую часть сада, а в «пушкинской комнате» устроили конюшню.

Теперь нам, советским людям, рядовым бойцам выпала честь встать на защиту славного прошлого и великого настоящего русского народа. И что из того, что нам дали маленький, почти не вооруженный самолет! Умей правильно драться тем оружием, которое вручено тебе. Самое главное — уметь бить! Не все ли равно, с какого самолета упадет бомба? Важно, чтобы попала во врага!

Конец «Черных стрел»

начале 1942 года 1-я ударная армия была переброшена под Старую Руссу, где приняла участие в наступательных действиях в составе Северо-Западного фронта.

Наш 710-й полк сосредоточился в Сельце, примерно в ста километрах от линии фронта. Около леса укатали взлетно-посадочную полосу, а в лесу вырубили стоянки для самолетов.

К этому времени в полк влилось звено самолетов связи. Штурманы этого звена лейтенанты Андрей Рубан и Николай Султанов были назначены к нам в первую эскадрилью, летчик Дмитрий Супонин — во вторую.

С тяжелыми боями войска армии продвигались вдоль реки Ловать, окружая 16-ю немецкую армию. Напряжение росло с каждым днем. Часто нарушалась связь с частями. К снова весь наш полк переключили ка работу по связи. Выручай, У-2!

К концу февраля наши войска, завершив окружение в районе Демянска крупной вражеской группировки, перешли к обороне. Последнее обстоятельство отразилось и на характере боевых действий нашего полка. Полеты на связь стали реже. Теперь необходимо было сосредоточить все усилия на уничтожении окруженных частей и войск, пытавшихся прорваться к ним. Для более успешного выполнения новой задачи требовалось построить аэродромы как можно ближе к фронту. Это позволило бы сократить время на полет до цели и обратно.

Такие передовые аэродромы очень быстро были подготовлены в Ожедове и Александровке. Назывались они аэродромами подскока. Один из них, Ожедовский, был дан нашему полку. Находился он всего в трех километрах от линии фронта.